Агав Дрим все это подробно рассказал княгине, волновался, отпуская ее под мозаичный портик входа в термы, и все объяснял служащим, как держаться с гостями. Ну просто нянька хлопотливая! Однако советы его оказались необходимы, так как в такой бане русские еще никогда не бывали. Здесь не было полока и березовых веников, парились в небольших комнатках, куда воздух поступал через сделанные в стене отверстия. Пар в такой парилке был сухой и ядреный, после него следовало войти в холодный зал, фригидариум, ополоснуться у фонтанчиков. А вот наготы тут и впрямь не было видно. Ромейские матроны мылись в легких длинных рубахах, накинув шали, сидели на широких мраморных скамьях, прямо через ткань натирая себя мыльной пеной, а потом ополаскивались в бассейне. А так как византийские матроны страсть как любили украшения, то и мылись едва ли не в них. И при этом с интересом поглядывали на прибывших гурьбой иноземок, шептались, бросая на них косые взгляды.
Ольга была молчалива. Богатство Царьграда ее потрясло, она замкнулась, но при этом старалась не показать своей подавленности. Русь сейчас казалась такой далекой, такой дикой. Да и бани там были не то что эти… Конечно, ее женщины стали говорить, что, мол, все тут не так, мол, дома у них из пара можно прыгнуть сразу в речку, освежиться в холодной водице. А тут и пар не тот, да и что за причуда купаться в одеяниях? Вон иные матроны даже в воду спускаются в рубашках, сидят, млеют под тихое журчание струй из пастей каменных зверюг. Молоденькая княжна Милослада даже решила сверкнуть наготой, плюхнулась в бассейн, поплыла в чем мать родила. Однако византийские женщины сразу расшумелись, стали возмущаться. Ольге пришлось прикрикнуть на княжну, велела прикрыть срам. Не на купальских игрищах, чай, пусть считается с местными обычаями.
Но все же, напарившись, разнежившись, восхитившись мозаикой на сводах, наплескавшись в мраморных бассейнах, чувствуя приятную легкость в теле после работы массажистов (действительно слепых), русские женщины остались чрезвычайно довольны. Только при выходе Предслава Полоцкая подняла шум: в нише в аподитерии, где она оставила верхнее одеяние, не оказалось ее пышной лисьей шапки. Предслава едва ли не с кулаками пошла на банщиков, требовала вернуть. Еле удалось усмирить ее: Агав объяснил, что кражи в банях не редкость, но он сообщит о воровстве самому эпарху.
— Все равно тебе было бы в ней жарко, — успокаивала расстроенную родичку княгиня. — Да и вообще, не стоит вам сейчас в мехах по граду разгуливать. Жара, духота, солнце печет, будто изжарить хочет.
— Но разве не ромеи покупают меха с Руси по немалой цене? — отвечали ей.
Стоило объяснить, что и тут бывают ветреные холодные дни, когда знать кутается в роскошные меха. Потому и цена на них немалая держится. Однако летом бродить в подобных одеяниях под солнцем не принято.
С этим пришлось согласиться. Хотя и расстроились все. Они–то навезли сюда столько пышных убранств из соболя, рыси нежной, куницы шелковистой, а тут… жара. Ничего, утешал вернувшихся на подворье женщин Сфирька. Пусть лучше продают свои меха, купцы–перекупщики все у них примут втридорога, а сами княгини и боярыни за полученные деньги могут приобрести себе наряды по ромейской моде. Ведь тут необязательно иметь при себе рукодельниц, какие будут шить хозяйкам от зари до зари, тут можно пойти по лавкам и купить уже готовую одежду, и каждая, выбрав себе наряд, примерит, а то и подгонит прямо на месте. Торговать готовым платьем в Царьграде давно принято, а цены тут вполне умеренные, это в Киеве наряд заморский несусветно дорого стоит, ибо стоимость по пути вырастает.
Да, все здесь было иным. Изо дня в день доводилось в подобном убеждаться. Но было в этом и нечто хорошее: в проходящих в ожидании приема днях Ольга как–то отвлеклась от всех обычных забот и планов, от вечно гложущих проблем, расслабилась, наполнилась новыми впечатлениями. Она каждый день гуляла по граду, дивилась на красивые здания и дворцы, наблюдала за ромейскими обычаями, посещала лавки, покупала, приценивалась, торговалась. Где они сейчас, зеленые просторы Руси? Вокруг же были кварталы ткачей и портных, чеканщиков и ювелиров, юристов и менял, живописцев и оружейников, и везде царило кипучее оживление.
Как–то через седмицу, уже укладываясь почивать, Ольга вдруг спохватилась: где ее чародейка? Ей ответили, что Малфрида так и не сошла на берег. Осталась на «Оскаленном», заявив, что чужие берега ее не приманивают, а на корабле хоть борта из русской древесины сбиты, парусина, вытканная на Подоле, своя. На берегу же чужом ей тяжело делается.
— А мне вот не тяжко, — заметила Ольга, уже сонная и утомленная после впечатлений очередного дня, полного событий. — Даже интересно на это чужое глянуть. Есть чему поучиться.