— А ты сама подумай, княгинюшка, — со вздохом отозвалась Малфрида. — Ты ведь едешь великий ряд заключать с ромеями, ты их подкупить живой и мертвой водицей надумала. Но мало ли что с водицей приключится, когда христианин рядом? Сила–то христианская — всему вред.
Ольга медленно поднялась. Стояла в лунном свете, прямая и напряженная, облекающее ее тонкое покрывало будто застыло каменными складками, столь была неподвижна.
— Да неужто?
Она кинулась в шатер, разыскала припрятанный ларчик с волшебной водой, но, как и обычно, без чародейского слова Малфриды открыть его не получалось. А обиженная ведьма слушаться Ольги не пожелала, ушла прочь.
Но ночью, когда на ладье даже стражи уже подремывали, Малфрида сама заглянула под полог палатки, достала ларчик заветный. Распахнула и стала перебирать склянки. Да, и впрямь одна из склянок светиться перестала — не прошло без вреда присутствие христианина. Хорошо, одна только погасла, могло и хуже быть. И хоть Ольга сама была виновата, но гнев на священнике не преминет сорвать. И поделом ему, длиннополому!
Но потом ведьма подумала, что ссориться Ольге с христианином не ко времени, это повредить может всем ее планам. Поэтому достала из калиты напоясной приворотное зелье, какое печенежский шаман приготовил, поглядела на его слабое розовато–желтое свечение. Живая водица немного иначе светит, ну да в этом еще разбираться надо, чтобы различить.
Она налила приворотное зелье вместо погасшей живой воды, уложила в ларчик. На первый взгляд, не сильно оно и отличалось, так что пока сгодится. И хотя ведьма теперь знала, где достать на Хортице настоящую чародейскую водицу, но возвращаться к стылой Жери и ее источникам совершенно не хотелось. Ей вообще хотелось забыть Жерь и все, что с ней связано.
Глава 6
Корабли уплывали все дальше…
Ольга стояла, опершись на высокий борт ладьи, и вспоминала прощание с сыном. Думала: как–то ее молодец править будет? Сумеет ли? Сам молодой князь не волновался. Он переговорил перед отъездом с Малфридой, помахал матери рукой и ускакал.
Княгиня тогда ощутила болезненный укол в груди: почему сын не родимой сказал последнее слово, а чародейке? И что в той Малфриде, почему все дорогие княгине мужчины ведьму предпочитают? Вон и Игорь некогда по ней с ума сходил, Святослав души в ней не чает. Свенельд тот же…
Ольга ощутила в глубине раздражение на ведьму. И сама за то себя осудила. Ведь верна ей Малфрида, хорошо служит, советы дельные дает. Хотя порой и скажет нечто непонятное. Когда уплывали с Хортицы, ведьма неожиданно сообщила, что однажды тут сложит голову великий воин–рус, а печенеги сделают из его черепа чашу, будут пить из нее на пирах. Ольгу даже передернуло от подобного. Потом призадумалась: никто из известных ей хоробров на Хортице не служил. Хотя и неплохо было бы своих витязей там расположить да оберегать богатый остров. Но когда до того руки дойдут? Да и позволят ли местные ведуны, не обидится ли местный люд с Хортицы? Хлопотно все это. Пока же Ольга спросила, может ли Малфрида поворожить да узнать, кто погибнет на острове? Лицо ведьмы сделалось напряженным. Почему–то ей страшно было узнавать это, не хотелось. Вот и сказала:
— Нет, не могу.
— На нет и суда нет, — отмахнулась княгиня.
И впрямь, чего голову морочить? У нее сейчас иные дела, иные заботы, за всем не уследишь.
Ольга сказала негромко по–гречески:
— Βαριά είναι η ζωή μου, αλλά αυτό είναι δικό μου.