Ведьма в Царьграде

Вот об этом и размышляла княгиня, когда, вернувшись с шумного праздника, решила постоять да подышать вечерним воздухом на высоком теремном гульбище. И, как порой не раз бывало, к ней подошел священник Григорий. Он приближался под изогнутыми деревянными арками гульбища, высокий, худой и слегка сутулый, облаченный в длиннополые темные одежды. Отблеск горевшего во дворе факела на миг осветил его исполненное спокойного достоинства лицо, темные глаза, пегие от седины волосы, зачесанные назад, аккуратно подрезанную клином бороду.

— Будь здрава, княгиня пресветлая!

— И тебе многие лета!

Ольга слегка усмехнулась. Грек отец Григорий научился разговаривать по–местному, хотя порой его речь звучала как–то чудно, иноземный выговор так и не изжился из речи.

— Ну что, отгуляли свои бесовские игрища? — Григорий кивнул в сторону, за ограждения городен Вышгорода, из–за которых еще виделись сполохи праздничных костров, слышались истошный бабий визг и громкий мужской хохот.

— Смотрю, ты, княгиня, половинной выглядишь.

Ольга как–то по–бабьи подхватила правой рукой левый локоть и положила щеку на ладонь. Ишь, грек произнес половинной. Надо полагать, усталой. Но она и впрямь утомилась. Да и надоело в который раз наблюдать, как приносятся жертвы, как кровь льется по алтарю, как этой кровью обрызгивают галдящую толпу. Людям от этого весело, а Ольгу все чаще оторопь стала брать. Она задавалась вопросом: зачем столько крови? Кому это надо? Каким светлым богам?

— Так, так, — кивнул, будто понимая, священник. — Смотрю, не радуют тебя уже ваши старые боги?

— Отчего же старые? — подавив зевок, спросила княгиня. — Привычные.

— Пусть и привычные, — согласился Григорий. — Но что они говорят тебе, когда к ним взываешь?

Ольга пожала плечами.

— Молчат.

— А Господь?

Этот грек христианин уже не единожды советовал княгине помолиться, обратиться к тому, кого он называл Всевышним.

Ольга отозвалась сурово:

— И Он молчит. Да и кто я Ему?

— Ты правительница, Ольга. Под тобой много людей ходит, на тебя глядят, тебе отражаться хотят.

Ольга догадалась: отражаться — значит, походить хотят, пример с нее берут. Вот Григорий и решил, что если она уверует в распятого Бога христиан, то многие последуют ее примеру. Наивный. Хотя, может, не так и наивен. Вон же, рассказывал он ей, как крестились иные языческие государи — и Константин Великий, и франкский правитель Хлодвиг, ну а за ним принимали веру Христа и их подданные. Григорий увлекательно рассказывал давние истории, его не только Ольга, но и всякий готов был послушать, несмотря на то, что порой чудно говорил грек. А он уверял, что там, где признавали единого Бога, была несокрушима и власть единственного правителя. Многобожие же языческое учит, что и глав над людьми может быть сколько угодно.

Ольга находила этот довод разумным. И что с того? На Руси иначе все устроено. Даже сегодня она видела, сколько людей пришло к капищу; они славили подательницу земных благ Землю, славили и богов плодородия, урожая, удачи. Для каждого дела свое божество — так тут считалось исстари. Григорий же уверял, что только истинный Бог велик, что все им создано и ему подвластно, а все эти меньшие божества — просто бесовские силы, какие мечутся и ждут поклонения, иначе они будут разгневаны и много бед принесут. И все же любые темные силы смиряются и отступают, когда люди начинают верить в истинного Создателя.

— Вот вы, славяне, — негромко говорил Григорий, — сами выдумали своих небожителей, наделив их властью, как простые люди привыкли видеть власть в земных правителях. И считают правильным поклоняться тому, кто грозен и непонятен. А истинный Господь взял и пришел к ним как человек. И это истина, ибо она отлична от всего, что могут сочинить обычные смертные.

Ольга слушала, поеживаясь от вечерней сырости. В голосе грека было некое мягкое спокойствие, от которого не столько спорить хотелось, сколько просто внимать. И все же княгиня решила возразить:

— Пусть наши боги и не настоящие, как ты уверяешь, но, поклоняясь им, я и добилась того, что имею: мира в стране, богатства и признания моих сил как правительницы.

— Так, так, госпожа. Но ответь: дает ли все это тебе успокоение? Есть ли радость в душе твоей?