Маша и Кулагин сидят на диване, перебирают старые фотографии. Они молодые, с ребёнком на руках, Маша с классом, Кулагин с кружковцами. Потом выпадает выцветшая цветная фотокарточка: девочка с большими глазами и огромными бантами на голове. Кулагин переворачивает карточку, там написано корявым почерком: «To dear Maria Ivanovna — from Veronika, sensitively».
Маша. Интересная девочка, самая моя талантливая. А потом что-то с ней стряслось непонятное, совсем перестала говорить и писать. Мать её перевела в спецшколу. Там вообще-то неплохо было, но… А потом мать ее и оттуда забрала. Так я след и потеряла. И до сих пор гложет меня… ну… а с другой стороны, что я могла? И мать у неё была сумасшедшая…
Кулагин. Конечно, нужно быть сумасшедшей, чтобы от тебя кого-нибудь забрать.
Маша. А что ты думаешь, я была хорошим учителем. (Маша грустнеет). И могла стать ещё лучше. И иногда думаешь: здорово бы было вернуться… Знаешь, твой поросёнок Колька меня чем обидел? Сказал, что я своих ребятишек предала. Ты, мол, не предал, а я предала. И поэтому маюсь теперь… Но, наверное, обратной дороги нет. Во-первых, я уже сильно другая, а во-вторых — тогда бы я не могла себе позволить кое-чего интересного… Отвернись.
Кулагин отворачивается, прикрывает рукой глаза.
Маша лезет в шкаф, достаёт тот большой пакет с коробками. Бормочет, разворачивая свёртки: «Сейчас, сейчас…» Наконец покупки разложены.
Маша. Смотри сюда!
Но Кулагин не реагирует. Потом — крупно вздрагивает, рука, которой он прикрывал глаза, падает. Лицо Кулагина искажено и неподвижно, только глаза мечутся.
Маша. Витя! Что с тобой?
Кулагин. Мне… пло… хо…
Маша. Витенька! Не пугай меня… Что у тебя болит? Голова? Сердце?
Кулагин. Не могу… не слуша…ется…
«Скорая» несётся с мигалкой.
Кулагин в реанимации, трубки, монитор. Он уже без сознания.
Врач. Пока ничего определённого сказать не могу. Нарушение мозгового кровообращения — это несомненно, а причину я пока назвать не могу. Человек абсолютно здоровый, как вы говорите — и вдруг такое… Ну, бывает, всё в нашей жизни бывает. Грибочков маринованных не ел, на рынке не покупали? Чем-то напоминает отравление бледной поганкой…
Снова Кулагин. Лежит неподвижно. И ему кажется, что он распростёрт в пустом чёрном пространстве, окружённый со всех сторон далёкими звёздами. Слышна тупая ритмичная музыка, под которую Вещь готовила зелье, и далёкий голос.
Голос. Теперь ты свободен, иди. Теперь ты свободен, иди. Теперь ты свободен, иди…