Больше других он почитал знаменитого кантора Шенкаря, особенно его «Мир вам, ангелы», открывающий субботу гимн, журчащий, словно весенняя вода. Арье разыскал с десяток разных исполнений, записал их на магнитофонную кассету и раз в неделю, чтобы не замылить ухо, прослушивал, обмирая от восторга.
Кончился карнавал военной службы. Арье снял форму, нанял суетливого делягу-администратора и погрузился в «концертную» деятельность. Каждую субботу он пел в другом городе, выступления были расписаны на много месяцев вперед.
— Я забыла, как ты выглядишь! — вздыхала мать.
В будни Арье репетировал с утра до позднего вечера, перемежая пение перелистыванием Талмуда. Учеба шла плохо, в голове крутились разные мелодии, то собираясь в причудливые ленты, то распадаясь на горсточки сверкающих нот, из которых можно было сплести собственное кружево.
Домой он возвращался поздно, ел, односложно отвечая на вопросы матери, и ложился спать. Неожиданные, серпантинные повороты литургии возникали в тот самый момент, когда мягкие пальцы сна осторожно прикрывали его веки. Арье пытался запомнить мелодии, но они, точно заколдованные, тут же исчезали, стоило начать вращаться верньеру засыпающего внимания.
На выходные и праздники он уезжал. Ему снимали номера в лучших гостиницах, наперебой приглашали в гости, были рады показать город, познакомить с раввинами, просто посидеть рядом за субботним столом. Другой бы на его месте был счастлив, но Арье по натуре оказался домоседом. Его утомляли постоянные поездки, череда лиц, вереницы людей, желающих пожать ему руку после окончания молитвы и произнести несколько восторженных слов. Он уставал от ночевок на новых местах: слаще и глубже всего ему спалось в собственной постели, пусть не такой роскошной, как в гостиничных номерах, но своей, привычной и родной. Ведь нет больше радости и удовольствия для религиозного еврея, чем провести царицу-субботу в кругу семьи.
Понимающие в бизнесе люди посоветовали Арье-Ору поднять цену за выступление.
— Многих это отпугнет, но настоящих ценителей лишь раззадорит. В итоге деньги ты будешь зарабатывать те же, только выступать реже.
Увеличение платы не помогло: его требовали наперебой, звонили из Америки, Канады, Австралии, а старосты израильских синагог просто приезжали в Реховот и лично договаривались о встрече. Сумма сбережений на банковском снегу Арье-Ора увеличивалась с головокружительной скоростью, но его образ жизни оставался прежним. Строгое, даже суровое воспитание крепко держало его в рамках скромности.
Наконец отыскалась и невеста. Своя, «литовская», причем без всякого изъяна. Девушка случайно попала на субботнюю молитву Арье-Ора и заболела. Мать Хаи, досточтимая и праведная Басшева Вульф, даже слушать не желала о каком-то канторе: жених ее дочери должен был заниматься Талмудом и только им одним. Правда, в доме наличествовал еще отец Хаи, однако он, как и полагается «литовскому» отцу семейства, безвылазно сидел в колеле, зарабатывая благословение Всевышнего. В нужный момент Басшева рассказывала подробности, и он, хорошенько обдумав и взвесив обсуждаемое дело, принимал решение. Как-то так получалось, что его решение всегда совпадало с уже высказанным мнением жены, но подобного рода совпадения вовсе не являются случайными, а есть прямое следствие гармонии, царящей в «литовских» семьях.
Итак, мать была против. Категорически. Бесповоротно. Весь мир пусть перевернется с ног на голову, но у Хаяле будет настоящий «литовский» дом, такой, как был у ее отца, деда, прадеда и прапрадеда.
Кто долго живет на свете, знает, что порой нежное девичье сердце может сделаться стальнее самой железной стали, а свинцовая тяжесть категорических утверждений оказаться легче тополиного пуха.
Хая понравилась Арье с первого взгляда, и свадьбу сыграли через три месяца. Молодые купили квартиру неподалеку от родителей, в старом районе Реховота, именуемом даже среди религиозных — «гетто». Гетто представляло собой прямоугольник, образованный стоящими вплотную домами с высокими крышами из терракотовой черепицы. Построили их еще до образования государства. Архитектор — еврей из Венгрии — взял за основу еврейские кварталы Будапешта. Там, во враждебном окружении, такое расположение служило не только для защиты от хулиганов, оно уберегало и от культурного влияния нееврейского мира. Ворота во внутренний двор запирались, и дети спокойно играли в своем кругу, без контактов с развратной улицей. В реховотском гетто обосновались «литовцы», укрывшись за его стенами от тлетворного дыхания светской публики, вредоносных поползновений хасидов, реформистов и консерваторов.
Ровно через девять месяцев после свадьбы Хая родила девочку. Отец Арье, приученный судьбой покорно сносить удары, пришел поздравить сына. Ему даже удалось улыбнуться, и для человека в его положении это был очень серьезный поступок.
— Ничего, ничего, — утешал он Арье, отечески похлопывая его по плечу. — Девочка — знак, что следующим родится мальчик.