Ведьма из яблоневого сада

Я стояла под дверью в своей комнате и ловила каждый звук. Я ждала шагов Себастьяна, который должен будет пойти мимо моей двери. После его визита к отцу я стану опозорена и лишена даже самой призрачной надежды на грядущее богатство. Отец перепишет завещание. Перепишет! Меня еще и в монастырь запрут!

Наше время. Конец августа, Мулян, Бургундия

Второе утро подряд Алёна выходила из дому невыспавшейся и настолько усталой, словно всю ночь таскала какие-нибудь тяжести… например, собирала на некоем поле камни. Крупные и мелкие. У нее болели и руки, и ноги, особенно тянуло кожу на коленях, заклеенных пластырем. Ссадины, смазанные зеленкой, выглядели вызывающе, с точки зрения любого здравомыслящего француза, потому что зеленка – спиртовой раствор бриллиантовой зелени, выражаясь медицинским языком, – штука во Франции совершенно неведомая. Йод – да, он известен. Зеленка – нет. Алёна ее нарочно везла из России. Но если она здесь выйдет в пир, мир и добрые люди с зелеными коленками, ее немедленно примут за сумасшедшую. Как и всякую русскую. Ведь с тех пор, как французы познакомились с творчеством Достоевского… ну и так далее. Об этом уже говорилось.

Спускаясь со ступенек террасы и закрывая за собой калитку, Алёна оступилась, поскользнулась на какой-то гадости и чуть не упала. Посмотрела на землю, заранее не то брезгливо, не то ознобно передергиваясь, – и чуть не плюнула: там лежала половинка наполовину вышелушенного подсолнуха. Подсолнух рос вон там, напротив крыльца, около заросшего крапивой полусгоревшего чуть ли не двадцать лет назад да так и заброшенного еще одного домика Брюнов, которые наплевательски относились к своей собственности, как крупной, так и мелкой. Подсолнух рос себе и рос, не очень крупный, но не так чтобы очень мелкий. Алёне, которая очень любила семечки, иногда хотелось их пощелкать, но не хотелось нарушать эстетику живой картины: до чего же классно его яркая желтизна смотрелась на фоне почернелых стен и густо-зеленой крапивной листвы, ну просто Ван Гог! И вот какой-то досужий прохожий взял да и нарушил эту эстетику, к тому же бросил огрызок подсолнуха под ноги Алёне. Известно ведь, что нет на свете приметы более дурной, чем споткнуться, отправляясь в дальний путь.

А ей предстоит путь дальний, очень дальний… И только если очень повезет, он не станет безвозвратным.

Вчерашний звонок оставлял мало надежды. Правда, Алёна сделала все возможное, чтобы себя обезопасить, но если все ее ухищрения окажутся напрасными… Посмертная месть, которая настигнет убийц, на которых она укажет, так сказать из гроба, утешала слабо.

И если бы не страх за Марину с девочками, она бы никуда не пошла, а уехала бы в Париж. Или вызвала бы полицию… Только что она скажет полиции? Что она может сказать такого, чтобы бравые ребята в черной форме прониклись ее страхом, позаботились о ней, а главное – о Марине с детьми? Она не была уверена, сможет ли кого-то убедить, что вся история с дневником – не розыгрыш.

Угадать, кто ей звонил, мужчина или женщина, оказалось очень просто, как только Алёна взяла себя в руки и начала вслушиваться в то, что ей говорят. Конечно, голос был глухой и плохо различимый, но аноним в самом конце произнес: «Я буду счастлива, если ты сделаешь все как надо». Счастлива, а не счастлив. Что по-французски, что по-русски эта форма женского рода не оставляла сомнений в том, кто говорит.

Открытие несколько озадачило Алёну, у которой осталось смутное, но не вызывающее сомнений ощущение: человек в красной каске был мужчиной. Не то чтобы у нее было время присмотреться, просто от мопедиста пахло так, как пахнет только от мужчины. И она запоздало пожалела, что не принюхалась к Манфреду и Доминику после встречи с ними. Нос у нее был чуткий, никогда не подводил. Ну да, надо было плюнуть на приличия и натурально принюхаться к обоим. Вот так, подсунуться носом… И Алёна в качестве иллюстрации своих мыслей подсунулась носом к ладоням, перепачканным коричневыми полосами и пахнущим сейчас подсолнухом – крепко остро, терпко, ну да, подсолнухи в этом смысле ничуть не хуже грецких орехов.

Однако Манфред и Доминик поняли бы ее неправильно. Однозначно неправильно! Сочли бы маньячкой как пить дать. А она была всего лишь жертвой кого-то маньяка. Или маньячки. Или их обоих.

Грузный, сильный, не очень ловкий мужчина, который гонялся за Алёной на мопеде, сделал все, чтобы она почти рехнулась от страха. Конечно, именно он шлялся вокруг дома позапрошлой ночью, а также, очень может быть, и нынешней. Ну да, стоял вот тут, около сгоревшего брюновского домишки, сыпал на землю подсолнечную шелуху…

Бред какой-то, честное слово! Или не бред?