Ведьма и воин

– Твой живот ужасно твердый, – неуверенно сказал он. – Я думал, он будет мягким и хлюпающим, как у Алисы.

– Алиса не носит в себе ребенка, – объяснила Гвендолин, улыбаясь. – Она просто любит поесть.

Внезапно Дэвид испуганно охнул и отдернул руку:

– Там что-то шевелится!

– Это ребенок, – объяснила Кларинда, сдерживая смех. – Все в порядке. Подожди, может, он еще раз пошевелится.

Она взяла его руку и вновь прижала к своему животу.

– Вот, сейчас… он толкается… чувствуешь?

Дэвид ошеломленно трогал ее пульсирующий живот.

– Это не больно? – с тревогой спросил он.

– Нет, только немного необычно. Гвендолин, иди посмотри.

Гвендолин с удивлением взглянула на Кларинду. Ей никогда раньше не приходилось щупать живот беременной женщины. Откровенно говоря, она вообще не могла вспомнить, когда в последний раз касалась другой женщины. Вероятно, ее обнимала и держала на руках мать, но ее сожгли на костре, когда Гвендолин исполнилось всего четыре годика, и девушка почти не помнила родное лицо. С того дня о ней заботился отец, который благодаря все усиливающейся ненависти Максуинов стал ее единственным другом. Никому из детей Максуинов не разрешалось играть с ней, и у нее не было подруги, с которой бы она могла смеяться или делиться своими секретами. Но иногда, лежа ночью без сна, она чувствовала себя одинокой и отверженной и размышляла о том, почему ей суждено прожить всю свою жизнь, испытывая презрение других людей. Именно поэтому предложение Кларинды так смутило ее. Всю жизнь ее боялись и отвергали, и теперь ей казалось непостижимым, что женщина может предложить положить ей руку себе на живот, чтобы почувствовать биение жизни внутри нее.

Кларинда засмеялась:

– Поторопись, Гвендолин. Ребенок дерется, как сумасшедший.

Преодолев смущение, Гвендолин подошла к кровати и села рядом с Клариндой.

– Вот здесь, – сказала молодая женщина, беря ее руку и прижимая к выпуклому животу.

Дэвид был прав, подумала Гвендолин. Живот Кларинды оказался гораздо тверже, чем она ожидала. Он казался большим гладким сводом, не из мышц, а плотным и упругим, как будто что-то раздувало его изнутри.

– О, – выдохнула она, удивленная внезапным толчком под своей ладонью. – Что это?

– Думаю, ножка, – сказала Кларинда и опять засмеялась. – А может, кулачок. Трудно сказать.

– Он очень сильный, – умилилась Гвендолин, опять осторожно прижимая ладонь к животу Кларинды.

– Точно. Такой же сильный, как и его отец. Только боюсь, это будет нелегкая работа – произвести его на свет.

– Я уверена, все будет хорошо, Кларинда, – ободряюще сказала Гвендолин.

– Да, я тоже надеюсь.

– А как ребенок там дышит? – нахмурившись, спросил Дэвид. – Там есть отверстие для воздуха?

– Пока ребенок не родится, он дышит, как рыба в воде – ему не нужен воздух, – объяснила Кларинда.

Дэвид зевнул.

– У него есть жабры?

– Надеюсь, нет! – воскликнула Кларинда. – Иначе Камерон может сказать пару ласковых слов по этому поводу.

Все трое захихикали.

– Думаю, теперь тебе нужно отдохнуть, Дэвид, – сказала Гвендолин, поправляя одеяла. – На обед я собираюсь дать тебе особый бульон.

– Я не устал, – запротестовал мальчик, сдерживая еще один зевок.

– Очень хорошо. – Гвендолин вернулась к своему стулу. – Ты полежи тихонько, а я расскажу тебе еще сказку.

– Я ухожу, – объявила Кларинда. – Так что можете выбирать самую страшную.

– Расскажи мне о громадной двухголовой змее, – попросил Дэвид, устало прикрывая глаза, – которая одновременно проглотила двух девушек, и они застряли у нее в глотке.

– Чудесно, – сказала Гвендолин, не сомневаясь, что мальчик заснет, не дослушав и до середины. – «Давным-давно в дальних краях жила гигантская змея, у которой была не одна, а две ужасные головы. Это громадное чудовище было покрыто толстой зеленой чешуей, твердой, как панцирь. У него были четыре горящих огнем желтых глаза и два скользких раздвоенных языка, которые могли схватить человека за ноги и голову и разорвать его на две…»

По мере того как она рассказывала свою мрачную сказку, голос ее постепенно становился тише, убаюкивая Дэвида если не словами, то интонацией. Гвендолин с удивлением наблюдала, как мальчик боролся со сном, время от времени поднимая отяжелевшие веки, чтобы посмотреть на нее. Он как будто демонстрировал, что по-прежнему слушает ее. Но к тому моменту, когда змея обвила своим скользким языком одну из кричащих девушек, усталость одолела Дэвида. Гвендолин продолжала рассказывать еще минуту, пока ровное дыхание ребенка не убедило ее, что он крепко заснул. Она ласковым движением убрала с его щеки рыжую прядь волос, а затем уселась на стул, чтобы некоторое время понаблюдать за ним.