Ведьма и тьма

Одна из боковых улиц сворачивала к белокаменному храму – горожане прозвали его Золотой церковью. Ее позлащенные купола сверкали на фоне затянутого низкими облаками осеннего неба, а узоры из разноцветной керамики обрамляли арочные окна и портал. Калокир предложил Малфриде зайти в храм, но она заупрямилась. Не забыла еще, что с ней случилось в Константинополе, когда она однажды вошла в церковь, – на нее обрушился мрак, ее стало ломать и выворачивать, она стонала и корчилась от боли[83]. И если такое повторится…

Но тогда Малфрида была в чародейской силе, ныне же она обычная женщина, а Калокир упрашивал так ласково, говорил, что приглашает ее не молиться, а поглядеть на красоту дел великих мастеров.

Все же она сильно любила его и послушалась. Правда, все же не решилась пройти дальше колонн у входа. Изнутри несло ладаном, мерцали многочисленные звездочки свечей. Малфрида видела ряды белых колонн, иконы на алтаре, блестящий каменный пол. Красиво… но все равно хочется поскорее уйти. Она и так переломила себя, уступив Калокиру. А вместе с тем отметила, что ничего худого с ней не произошло. И заметила внутри воинов-русов – те бродили по приделам, восхищенно озирались.

– Я смотрю, нашим витязям нравятся ваши храмы.

– Да, многие даже на службу захаживают, слушают пение, свечи ставят у икон – им это забавно. Желания загадывают, выполняя это священнодействие.

– Выходит, молятся Распятому? – гневно спросила Малфрида.

И резко повернулась к Калокиру:

– Зачем ты меня сюда привел? Хочешь, чтобы я поверила в Христа?

Он только пожал плечами.

– Поверила? Я позвал тебя сюда, потому что люблю прекрасное. Разве ты не заметила, как тут красиво? Это сделали умелые мастера, талантливые люди. Вот это мне и нравится. Это… – он помедлил, подбирая слова, – это искусство. И христианство тем и хорошо, что дарит людям искусство, а с ним и представления о добре и зле. Ты ведь понимаешь меня, госпожа моя?

Он специально произнес все это по-гречески. И она действительно поняла. Но спросила: а как же те дива, которыми чаровала его на Хортице?

Теперь и Калокиру пришлось задуматься. Ответил, когда они уже возвращались во дворец.

– Те дива необычны и ужасны. Я бы хотел порой их видеть, испытать при этом волнение и даже страх. Это будоражит кровь. Но после этих чудес и страхов я бы желал вернуться сюда, где покой, мир и красота. Здесь ничто меня не страшит, жизнь красива и удобна. В термах всегда горячая вода, улицы чисты, сады ухожены, а люди доброжелательны и учтивы. Здесь никого не режут на алтарях, не приносят в жертву.

Малфрида топнула ногой.

– Вот как! А мне сказывали, что некий Авраам готов был по велению вашего Бога принести в жертву своего сына Исаака!

– Однако, едва он занес над сыном нож, его остановил ангел. И это был верный знак, что Господь Всемогущий не желает человеческих жертв.

– О, как ты это произнес – Господь Всемогущий!

Калокир снова смеялся.

– Не ревнуй меня к Господу, госпожа моя. Возможно, я не верю в него, но его заповеди – «не убий», «чти отца и мать», «не укради» – мне нравятся. Они добры и человечны.

– Ну, за кражу и у нас на Руси могут руку отрубить. А если коня кто уведет, то и на кол посадят.

– Значит, ваши воры просто боятся кары, а если удастся ее избежать, считают себя удачливыми и смелыми. В христианстве же «не укради» – одна из главных заповедей. Христианин должен знать, что это дурно, это грешно.

– Ты бы это печенегам, охочим до чужого добра, попробовал втолковать, – рассмеялась Малфрида.

Но на душе у нее стало тревожно. Она подозревала, что Калокир все же не настолько отринул свою веру в Христа, как хочет показать. Но почему тогда она смогла колдовать в его присутствии на Хортице? Почему ей удалось показать ему те дива, которые так поразили и восхитили херсонесца? А ведь именно своим любопытством и отвагой очаровал ее тогда ромей.

Было еще нечто, что смущало ведьму. Пусть Калокир и появлялся с ней на людях, когда они гуляли, однако ночью приходил к ней украдкой. Малфриду это задевало – ей хотелось, чтобы все безоговорочно знали, что они пара! Калокир же пояснил, что опасается, как бы его соотечественники Феофил и Никифор Эратик, находившиеся ныне в Преславе, не донесли императору, что его посланник и доверенное лицо завел отношения с женщиной, какую некогда в Константинополе сочли ведьмой.

– Но я и есть ведьма, – с гордостью ответила Малфрида. Но оговорилась: – По крайней мере была ею еще недавно, и может статься, что…

Она умолкла, понимая, что чары вернутся к ней лишь в том случае, если их отношения с Калокиром прервутся. А ей так не хотелось этого!

Калокир догадался, нежно обнял.

– Ты мне мила, госпожа моего сердца. И так умна, что, конечно же, поймешь: пока я слуга императора, не стоит двору знать о нашей связи.

– Ты сказал «пока»? Может, когда-нибудь ты станешь служить не базилевсу, а князю Руси?

– Тише, милая! – прикладывал палец к ее губам Калокир. – Все может случиться в этом мире. Но пока Никифор во славе, я его не предам.