Ведьма и тьма

Это был старший брат Святослава, давно отказавшийся от власти, преданный христианству и живший на родине скромно и уединенно. Святослав настоял на том, чтобы он отправился с ним в этот поход, и тут ему довелось охранять проходы в горах Хемы, отделявших Болгарию от византийских владений.

Сейчас Глеб смотрел на Малфриду с мягкой полуулыбкой. Лицо у него было кроткое, голубые глаза смотрели приветливо, но некая слабость чувствовалась в его мягких губах, обрамленных подстриженной клином на ромейский манер бородкой. Да и вырядился он тоже по ромейской моде – в темные, почти монашеские одежды.

– Я рад тебе, Малфрида. Тем более рад, что, как мне сообщили, ты ныне не можешь заниматься своим чародейством!..

– А ведь некогда именно это тебя и влекло, – игриво улыбнулась Малфрида. – Помнишь, как просил меня чудеса всяческие устраивать?

– Не забыл. Помню и то, как ты меня ради этого заставляла отречься от истинной веры.

– От чужой веры, – нахмурилась Малфрида. – Или забыл, как в земле новгородской ты посещал великое капище Перыни?[82]

Приветливая улыбка Глеба стала меркнуть. Некогда он был страстно влюблен в Малфриду, но теперь… Отходя от нее, он даже совершил крестное знамение.

Тут в зале началось движение. Все расступались, отовсюду слышалось: «Святослав! Святослав!»

Князь вошел вместе с ханом Курей и венгерским царевичем Акосом. Куря был весь в парче и звенящих подвесках, у нарядного Акоса на пышной меховой шапке колыхался султан из белых перьев, но Святослав шел с непокрытой головой, легкий, стремительный и вместе с тем величавый. Недаром все эти бояре и священники склонились перед ним, словно трава под порывом ветра. И Калокир склонился, и его спутники-ромеи. А вот русы стояли прямо. Не было у витязей привычки чуть что спину гнуть, хотя во взглядах их читалась гордость за князя-победителя.

Малфрида смотрела на Святослава – и на душе теплело. Никакой показной роскоши, только светлая, ладно подогнанная полотняная одежда. Голова чисто выбрита, и лишь единственный клок светлых волос свисает набок, длинные усы огибают твердо сжатые губы, а в ухе поблескивает рубином золотая серьга.

Князь взошел на помост и небрежно опустился в тронное кресло. По правую руку сел Куря и сразу засучил ногами в узорчатых сапожках – непривычно было печенегу на высоком седалище. По левую руку подле Святослава опустился царевич венгерский, а рядом с ним тихо сел Глеб в темных одеждах. Глеб выглядел среди них самым пожилым и каким-то смиренным, но все же Святослав прежде всего к нему обратился, сказал что-то приветливое. Последнее свободное кресло на возвышении занял князь-воевода Свенельд. Вот и сидел Святослав в окружении союзников – как первый среди них, но и как равный.

– Что, бояре пресветлые, живота будете просить или кары?

Малфрида отметила, что князь хорошо говорит по-болгарски. А взором по толпе так и шарит. Бояре опять кланялись, но улыбались – поняли уже, что карать их князь не намерен.

– Что ж, тогда давайте решать с вами участь царя Бориса, – взмахнул рукой Святослав.

Лица бояр помрачнели, стали напряженными, некоторые из них озабоченно переглянулись. Борис был царем из династии, давшей стране немало благ, законным правителем и помазанником Божьим. А Святослав… Они опасались его, но понимали, что гневить неукротимого воителя опасно.

Царь Борис вошел в зал медленно и величаво. Он был молод, ему еще не исполнилось и тридцати, в стане тонок, но несколько сутул. И все же царская порода угадывалась в том, как он держался – спокойно и с достоинством, нисколько не смущаясь перед князем-завоевателем. Одет он был в златотканые одеяния по ромейской моде, длинные русые волосы покрывал богатый венец. Никто на его сокровища в его же дворце не позарился, и царь выглядел соответственно своему положению, хотя и понимал, что жизнь его висит на волоске.

Малфрида слышала, как Святослав быстро заговорил на болгарском, обращаясь к царю. Кое-что она не могла понять, но все же уловила, что князь напомнил Борису, что при его деде Симеоне Великом Болгария была сильной державой, угрожавшей даже Византии, а Борис стал ромеем, и теперь Византия диктует ему свою волю.

– Но и ты считаешься с Никифором Фокой, князь русов, – спокойно ответил Борис. – Разве не по воле ромейского базилевса ты прибыл сюда?

– Я прибыл как его союзник.

– И как союзник уйдешь?

– Это будет решено между нами, – ударил по резному подлокотнику Святослав. – А вот ты, Борис, столько лет проживший при цареградском дворе, не по приказу ли базилевса явился, когда меня не было?

Малфрида услышала, как рядом шумно задышал Калокир. Никифор Фока был его государем, а Святослав доказывал – и не без оснований, – что император поступил вопреки их договору.

Царь Борис вскинул голову, стал словно выше ростом.