Ведьма и тьма

– Хан Куря решил похвалиться, сколько у него под рукой народу, – улыбнувшись, блеснул зубами из-под усов Святослав. – Ох, и хвастун же этот копченый! – И, повернувшись к Калокиру, спросил: – Что ты сказал, друг ромей?.. А, нет, не надо отступать от них. С какой стати, ради самого Перуна! Воинов умелых у нас лишь немногим меньше, чем у Кури. Остальные же… В орде хана половина сродственников и приближенных, а еще шаманы, женщины, дети, отроки, рабы-скотоводы. Вот и кажется, что их тьма-тьмущая.

Потом обратился к Свенельду:

– Поедешь со мной оказать почет хану, воевода? А ты, Калокир? Пусть видит у меня посланца Царьграда и знает, с кем дело иметь предстоит.

Малфрида смотрела, как они втроем поскакали навстречу печенегам. За ними поспешил беловолосый Варяжко, которому выпала честь нести стяг княжеский: на длинном древке заполоскался вышитый в прыжке пардус, словно отпрянувший от трезубца Рюриковичей.

Проехали немного и остановились, тогда стала замедлять ход и многолюдная орда. Навстречу им тоже выдвинулись несколько всадников, впереди на молочно-белом гривастом коне – сам Куря. За время, что чародейка не видела его, Куря мало изменился – такой же малорослый, худощавый, жилистый, только скуластое, смуглое до желтизны лицо пошло морщинами у презрительно выпяченных губ, обметанных тонкими завитыми усиками. В седле он держался, красуясь, позволяя коню гарцевать, а сам оставался прям и неподвижен, выказывая искусство опытного наездника.

Они съехались с князем на открытом пространстве, беседовали спокойно, не обращая внимания на то, что на них устремлено множество взоров. На фоне светлевшего неба оба смотрелись красиво: гарцующий Куря и упорно сдерживающий вороного Святослав. Хан был в длинном малиновом халате с парчовыми вставками, на голове – украшенная рыжей лисой шапка с острым позлащенным верхом; князь же был в вороненой кольчуге и с непокрытой головой, с которой ниспадал светлый длинный клок волос; статью он казался много крепче хана – широкоплечий, мощный, истинный богатырь.

В какой-то миг, глядя на них, Малфрида ощутила, как болезненно сжалось сердце. Отчего? Вспомнились былые предчувствия: беда будет. Но отчего же беда, когда вон как миролюбиво съехались предводители, руки пожали друг другу. Наблюдавшие за ними люди разразились радостными криками, ликовали, что все миром, все полюбовно. А Малфрида никак не могла успокоиться. Она всегда недолюбливала Курю, когда-то даже погубить его хотела… Давно это было, уже и не вспомнить, что ее тогда встревожило. И впервые с того дня, как отдалась она ромею, пожалела ведьма, что не с ней ее чародейская сила. Поворожила бы…

Лишь много позже она узнала, как и о чем они договорились. Позже – это когда, несмотря на уговоры Кури отпраздновать встречу пиром, Святослав все же настоял поторопиться с походом; вот и стали переправляться через Буг – благо, что по летней поре броды открылись, было где перебраться на другой берег. Людей у Кури враз стало меньше – в поход тронулись лишь воины-конники, остальные остались оберегать добро орды за Бугом. Но и после переправы Святослав не стал мешкать, заставил выстроиться в колонну своих, затем венгры к ним пристроились, искоса поглядывая на кровных врагов-печенегов, которые ехали по открытой местности кому где привольнее, да еще и задирать начали людей царевича Акоса. Но тут сам Куря наскочил на своих, поработал плеткой, не жалея.

– Союзники и есть союзники, ясно, песьи дети? И добычу с ними будем делить, как обговорено. А станете задираться… исполосую в кровь!

За Бугом лежали земли славян-тиверцев. Были это люди мирные, жившие скотоводством и землепашеством, укрывавшиеся от набегов в своих крепостцах за земляными насыпями. Но крепостей было немного, чаще попадались селения в дубовых балках, ничем не защищенные. Поэтому проходившие мимо войска брали у них все, что пожелают: то баранов похватают из стада, то из избы вытащат караваи хлеба. И хорошо еще, если не зарубят отчаянно голосящего пастуха или хозяина дома. Никто им перечить не смел. В одном из селищ копченые стали девок хватать, но вступился воевода Свенельд. Все же тиверцы были славянской крови, пусть и чужие, но одного языка люди. А может, христианская вера учила его милосердию? Так или иначе, но воевода отогнал копченых, приказав им не отступать от воинства. Святослав-то во главе колонны так гнал – знай поспевай за скачущим пардусом.

Малфриде этот переход дался тяжело. Князь если и замедлял ход, то не ради людей – коней берег. Каждый воин ехал на одной лошади, а вторую, заводную, вел в поводу. Когда кони под седоками уставали, всадники пересаживались на заводных, дабы дать скаковым отдохнуть, а сами продолжали путь. Кочевникам это было не диво, они в седле могли держаться сколько угодно, а вот люди князя, особенно новички, от такой скачки из сил выбивались. Малфрида же жаловаться не смела. Калокир пару раз подъезжал, справлялся, как она, но помочь ничем не мог.

– Потерпи немного, госпожа моя. Я буду просить князя пораньше сделать привал.