Ведьма и тьма

– Малфрида, это я. Ты должна меня выслушать и понять. Вспомни, что ты говорила мне о Волке и его людях. И такими стали многие из русов князя. И сам он, да простит меня Бог!

В запале Калокир упомянул того, кого Малфрида не желала принимать, и она ответила яростным рыком. На Калокира пахнуло жаром из разверстой глотки. Печенеги завопили, отступая. Снизу все сильнее тянуло дымом.

– Услышь меня, госпожа моя дивная! – закричал Калокир. – Стань хоть на миг собой. Нам надо поговорить. Я все объясню. Я спасу тебя от степняков, они мне подчиняются – Куря дал мне власть. Иначе тебя уничтожат. Их множество, и только я могу тебя спасти. А потом мы уйдем. Ты слышишь, Малфрида? Я люблю тебя любой. Люблю чародейкой, ведьмой, чудовищем, женщиной. Ты одна такая – и ты мне дорога, как никто! Я хочу прожить остаток дней с тобой, какой бы ты ни была. Мы будем вместе и постараемся исправить все, что еще можно исправить. Мы сможем и дальше быть парой. Счастливой парой! Ведь недаром же мы встретились в этом безумном мире. Слышишь, я люблю тебя!

Он говорил это быстро и отчаянно, вкладывая в слова всю душу, только бы она услышала его, только бы поняла. И в какой-то миг ему показалось, что чудище начало понимать его. Его тяжелые веки опустились, прикрыв желтый свет глаз, бившийся хвост замер. Слышала ли его Малфрида? Понимала ли в этом жутком обличье?

Она вновь посмотрела на него, и, к его радости, узкий зрачок расширился, глаза стали почти темными, покрытая чешуей морда стала расплываться, а острые уши опали, превращаясь в волнистые пряди. И само чудище как будто уменьшилось, укоротился и постепенно исчез хвост. О небо, она поняла его, она услышала!

В этот миг сзади опять послышались шаги приближающихся печенегов, а снизу зло и пронзительно закричал Куря. И Малфрида услышала этот крик. Встрепенулась, вскинула тяжелую голову. Калокир? Это он уверяет ее в своей любви и возможности счастья? Он, чья истинная сущность – ложь! О, разве для этого она просила силы даже у Кощея темного, чтобы ее снова обманули?

Видимо, она снова изменилась, потому что Калокир выбросил руки ладонями вперед и закричал отчаянно:

– Нет! Нет!

Больше он ничего не успел. Могучая туша надвинулась на него, разверзлась клыкастая пасть. Миг – и Малфрида схватила его зубами, сильно глотнула, сжимая челюсти. Тело его затрещало, он обмяк, а она продолжала жевать, слизывая длинным языком кровь.

Печенеги с воплями кинулись назад, а она поползла за ними, волоча брюхо по ступеням. Снизу в нее полетели стрелы, но отскакивали от твердой чешуи, а тела упавших на ее пути покрывались кровью, когда она рвала их когтистыми лапами. Через несколько мгновений широкое подворье почти опустело, кто-то еще маячил в стороне, жался к бревнам частокола. Но Малфриде было уже не до того. Она смутно понимала, что надо бежать. Печенегов было слишком много, опомнившись, они снова нападут, а хоромина уже начала гореть, ее могут оттеснить в огонь, где она погибнет.

Могучее чудище в прыжке с силой ударилось о бревна частокола. Те заходили ходуном, но устояли. Глубоко врытые в землю, они держались и тогда, когда ее когтистые лапы впились в навершия, а туша чудовища перевалилась через частокол. Потом оно рванулось и понеслось среди костров, мелькавших силуэтов и мечущихся, истошно ржущих лошадей. Если кто-то попадался на пути, Малфрида разрывала его и отбрасывала ударами лап, если кто-то преследовал – била наотмашь хвостом.

Ночь была темной, но ее желтые глаза видели каждую былинку, каждый просвет или препятствие. Прочь от пылающей крепостцы, дыма, воплей, топота! Туда, вниз по склону, к реке.

Тяжелая туша погрузилась в воду с разбега, подняв тучу брызг. Подводная муть была непроглядной, глубина тянула в себя, но извивающийся хвост продвигал ее тело вперед, она плыла, пока не вынырнула, и направилась к противоположному берегу, где тоже стояли палатки копченых, горели костры и на фоне пламени темнели чьи-то силуэты. Но когда она, сопя и сверкая желтыми очами, показалась на берегу, берег вмиг опустел.

Она бежала, мощно бугрились под чешуйчатой кожей тугие мышцы. Ломались кусты, расплескивались заводи низинного берега, впереди были только ночь и простор. Впереди были свобода и безопасность…

Ей опять снилась тьма – глубокая, теплая и манящая. Она словно втягивала ее в себя, в свою беспросветность. Что там, в глубине? А там был голос, который твердил: «Ты будешь моя! Ты уже моя. Ты скоро придешь».

Она знала, кто ее зовет. Ее отец – чародей из-за черты, вечный, бессмертный Кощей, чьей дочерью она была и к кому обратилась в отчаянии. Его кровь была и в ней, и он давно ее ждал. А теперь она сама позвала.

Хотелось ли ей за черту? В покой и надежность? Чувствовала ли Малфрида себя настолько уставшей от жизни?

Нет!

Она так и сказала, разлепив запекшиеся губы.

– Нет!

И стала медленно приподниматься.

Она снова была собой – пригожей молодой женщиной, расставшейся со страшным обликом чудища. Но теперь она знала, что оно в ней и будет возвращаться всегда, если она с ним не справится.