Ведьма и инквизитор

— Господь не любит воительниц, сеньоры, он любит верующих, — сказал он им. — Ложь является грехом, но гораздо меньшим, чем грех самоубийства вследствие собственного упрямства. Понимаете меня?

Тогда одна из них уверила его, что им не в чем каяться, поэтому ложное признание отнюдь не улучшит их самочувствие. Да, они спасли бы свое тело, зато признанием, будто бы они вступали в сношения с дьяволом, заключили бы душу в темницу ада навеки. По их словам, они осознали, что не так уж и несчастны, поскольку им удалось освободиться от петли тоски и страха, которая в какой-то момент сдавила им горло. Они уже не испытывают жалости к самим себе, а те, кто оболгал себя и признал колдуном в обмен на жизнь, вызывают у них глубочайшее сострадание.

— Даже вы, ваша милость, внушаете нам жалость, поскольку мы видим, что вам предстоит нас пережить, а ведь мысль о том, что вы совершили такую несправедливость, не даст вам покоя.

Саласар вечно будет помнить эти слова. Он был уверен в том, что это своего рода приговор, который когда-нибудь будет приведен в исполнение. Обе женщины переносили истязания с высоко поднятой головой, хотя это оказалось не под силу многим молодым и крепким людям, и закончили жизнь на костре, не переставая повторять, что они не ведьмы, и вновь подтвердив репутацию Саласара как жестокого и безжалостного изверга, который наслаждается, подвергая пыткам старушек.

Саласар смял письмо Валье и Бесерра. Они написали его лишь для того, чтобы поставить его в известность. Они уже приступили к арестам, допросам и пыткам; их абсолютно не волновало, что он по этому поводу скажет. Оба инквизитора воспользовались его отсутствием, чтобы поступить так, как им заблагорассудится. Это привело его в скверное настроение. Он с презрением швырнул письмо на стол и стал ходить из угла в угол, как зверь в клетке. Ему надо было что-то делать. На этот раз он не собирался молча смотреть, как они мешают ему делать свое дело. Его уже не волновало, что о нем могут сказать соперники, на этот раз он воспользуется своими дружескими отношениями с главным инквизитором, чтобы выдвинуть ряд обвинений против своих коллег.

Саласар написал Бернардо Сандовалю-и-Рохасу, сообщив ему о заговоре Валье и Бесерра. Он просил его не доверять доказательствам, которые те, возможно, ему представят. Он сам найдет и допросит этого охотника за ведьмами, некоего Педро Руиса-де-Эгино, который, по его сведениям, всего-навсего проходимец, стремящийся любой ценой получить звание представителя инквизиции.

Он позвал посыльного и приказал ему срочно доставить письмо. Затем выглянул в окно и увидел, что все уже готово к отъезду в Элисондо. Ждали только его. Он собрал последние вещи, которые еще остались в опочивальне, и закрыл за собой дверь, не поставив последнюю точку в истории первой части своего Визита.

Затем сел в повозку вместе с Иньиго и Доминго и, устроившись на сиденье, обтянутом фиолетовым бархатом, попытался выкинуть из головы мысли о дурном, закрыл глаза и сосредоточился на своем дыхании, надеясь заснуть. Однако ощущение горечи во рту не исчезало, и он беспокойно ерзал на сиденье. Ему подумалось, что он один, совсем один в этом мире, кругом сплошная тьма; он отчаянно сражается с потоком суеверий, которыми, похоже, пропитано сознание всех окружающих. Уверенность в том, что он единственный человек, ясно видевший реальность, подвела его к самому краю пропасти сомнений.

Он представил, как заглядывает в бездну, а на него обрушиваются сверху порывы ветра, дождя, отчаяния, и внезапно ощутил в сердце легкий укол тревоги. Возможно, он слишком упорствовал в отрицании существования дьявола, поэтому и отметал любое доказательство, которое служило свидетельством его опасного присутствия. Даже его обожаемая королева не сомневалась в силе черной магии. А вдруг он сам надел на глаза повязку, мешавшую ему увидеть то, что ясно видели другие, по-прежнему находится во власти ужасной гордыни и не способен признать, что заблуждается?