Ведь я еще жива

Они вышли во двор. Алексей почувствовал неодолимое желание закурить. Достал сигару, обрезал кончик, попыхтел, раскуривая.

– А кто она ему? – спросил Гена.

– Любимая.

Гена больше вопросов не задавал, проявил деликатность.

Потапов молчал. Он привык к сценам горя.

– Может, выпьем? – через пару минут предложил Гена. – У них там спирту до хера. Согреемся, и вообще, для поднятия духа…

Алексей не ответил, только принялся еще более яростно пыхтеть сигарой.

Прошло, наверное, минут десять, и Алексей уже почти докурил свою сигару, когда представитель малых народов появился на пороге и произнес:

– Блядцы, вы плойдите в зал! Замельзли тут.

«В зал», ешкин кот! Как будто на прием приглашают! В каждом заведении, – Алексей знал, – в каждом предприятии существует свой стандартный набор приукрашенных оборотов для общения с клиентам, что понятно, но в морге это звучало столь неуместно!..

Гена гыкнул. Весело ему, оттого что санитар не выговаривает букву «р».

Куда как весело, что и говорить.

Потапов вопросительно посмотрел на детектива.

– Сейчас. Докурю и пройду, – ответил Алексей.

Не хотелось, но надо. Надо идти «в зал», надо забирать оттуда Игоря, отрывать его от ледяного тела Кристины. НАДО.

Кис с досадой швырнул сигару на чахлый газон.

Санитар снова показался у входа.

– Плойдите, блядцы, он плосит!

Алексей двинулся к «залу» аутопсий. За ним потянулись Потапов и Гена.

…Игорь по-прежнему держал Кристину в своих объятиях.

– Спирту, доктор! – полуобернувшись, закричал он, как только услышал их шаги.

СПИРТУ?!

– Она живая! Слышите, она живая!!! Ее надо растереть, доктор, скорее!..

Эпилог

– А я обязан при этом присутствовать? – спросил Грушицкий свою жену.

Кис услышал эту фразу случайно: он вышел из гостиной Грушицких и заплутал в поисках туалета. Проходя мимо кухни, в которой имелось три двери, ведших в разных направлениях, к разным участкам громадного дома, он и услышал этот вопрос.

– Конечно, солнышко. Ведь ты вершишь судьбы народов. И тебе нужно знать, что в народе происходит!

Алексею показалось, что он уловил едва заметную иронию в голосе Лены. Впрочем, он бы за это не поручился. Уж больно неуловимая, если и была.

После церемонии представления, проведенной Леной весьма непринужденно, все расселись вокруг низкого овального стола из красного дерева. Кресло занял Грушицкий: в силу своего малого роста он выбрал наиболее выигрышную позицию, понял Кис. Если бы он, как все остальные, уселся на низкие диваны, то в них бы и вовсе пропал.

На двух же диванах разместились Лена, Настя Тышкевич, Криска, Игорь, сам детектив и его жена Александра.

Лена водрузила на стол огромное блюдо с пирожками четырех сортов: с мясом, с капустой, с яблоками, с грибами. Чай был разлит по изящным фарфоровым чашкам цвета слоновой кости, и собравшиеся приступили к дегустации, нахваливая кулинарное искусство хозяйки.

Но не прошло и десяти минут, как она распорядилась:

– Алексей, рассказывайте! Не терпится же узнать подробности, пирожки в горло не лезут!

Криска, сидевшая между мамой и Игорем, подобрала под себя ноги, положив свою голову на плечо матери, как делают дети, готовясь услышать сказку. Игорь немного завистливо сопроводил ее жест глазами, но ничего не сказал. Да и что тут скажешь? Мама все-таки. Это святое, с этим не поспоришь, особенно когда к маме возвращаются с того света…

Кис понимал, что у его слушателей представление обо всем деле крайне фрагментарное, разрозненное. А уж Грушицкий и вовсе ничего не знал. Впрочем, Кис не поручился бы, что он хотел узнать. Он сидел с несколько напряженным лицом, на котором застыла вежливая полуулыбка, – как все неуверенные в себе люди, он себя чувствовал неуютно в незнакомом кругу. Но Лена сказала, что ему надо брататься с народом, что его белопушистость от этого только выиграет, – и он сидел, братался.

Но остальные ждали его рассказа с искренним нетерпением. Отчего придется детективу повествовать все ab ovo, с самого начала, греша повторами для тех, кто знал историю хотя бы отчасти.

С опытом он, кажется, научился рассказывать более-менее художественно, делая нужные паузы и расставляя правильные акценты в наиболее драматических моментах. К оному искусству руку также приложила Александра, объяснившая ему очень доходчиво, в чем фишка: «Люди ждут чуда, Алеша. А когда ты монотонно бубнишь, то лишаешь историю всей ее прелести, ее драматизма и неожиданности. И слушателей – удовольствия!»

Журналистка, она знала, о чем говорит.

Короче говоря, опыт его вкупе с легким тренингом Александры сделали свое дело, и теперь Алексей уже не так мучился, повествуя о своем расследовании и своих озарениях.

Набрав побольше воздуха в легкие, он пустился рассказывать: «В некотором царстве, в некотором государстве…»

…В некотором царстве, в некотором государстве жили-были два пацана: Пашка Фролов и Егорка Крикалов. Они учились в одном классе, и тогда же очертилось их основное противоречие.

Пашка был мелок, шустр, смышлен и одарен, тогда как Егорка был хорош собой, высок, неспешен и… И глуп, как пробка.