Ведь я еще жива

Такая концепция мира меня решительно не устраивала. Я не желала в это верить. Я хотела, чтобы мир был устроен по справедливости и чтобы в нем у меня хотя бы было право осуждать вора и убийцу, подлеца и труса! А не оправдывать его «отсутствием слуха»!

Как-то я отважилась подступиться к Лене с этими вопросами.

– Лена, ты говоришь…

Я к ней обращалась на «ты», она сама на этом настояла. «Не нужно устанавливать лишнюю дистанцию между детьми и взрослыми, детям и без того туго приходится!» – так сказала она, и мама моя ее поддержала.

– Ты говоришь, что они просто не выросли, – продолжила я. – А как же тогда быть с добром и злом?

В этот день Лена отбивала молоточком капусту – делала голубцы. Она никогда не останавливалась в своих кулинарных хлопотах, приходила ли я к ней одна или мы вместе с мамой. Не знаю, как она себя вела, когда они были наедине, две подружки, – но я видела Лену исключительно за стряпней. Кроме моментов чаепития, конечно.

А на этот раз она вдруг остановилась. Положила молоточек и села за стол на кухне, напротив меня.

– Ты в бога веришь, Криска?

– Нет.

– Ладно, давай тогда так тебе скажу: есть в мире силы добра и силы зла. Они борются за владычество. И стараются, каждый со своей стороны, завладеть как можно большим количеством душ. А каждая душа, в силу своего устройства, поддается той стороне или другой. Такие, как ты, как Настена, внемлют только добру. А такие, как… Да много их тут у нас. Вы со своей мамой сюда случайно залетели, в это гетто.

– Лен, почему ты так говоришь? – опешила я. – Ведь и ты, и твой муж, – вы…

– Мой муж, девочка, одно из самых страшных чудовищ на планете.

Лена поднялась и снова взяла в руки молоток. Капустные листья плющились под ее ударами. А я не находила слов.

– Лен, а как же… – промямлила я. – А почему же ты…

– Почему я с ним живу? Ты это хотела спросить?

Я смутилась. Потому что именно это и хотела спросить.

– Ты не поверишь, Криска.

– Все же скажи!

– Я спасаю родину… – усмехнулась она.

– В каком смысле?.. – обалдела я.

– В прямом. Он мегаломан.

Больше она тогда ничего не добавила, а я помчалась домой, достала словарь и стала читать, что такое мегаломан. Оказалось, что это «человек, страдающий манией величия». Я была разочарована.

Я все-таки вернулась к Лене и осторожно спросила, надо ли понимать сказанное так, что ее муж видит себя Наполеоном или кем-то еще известным? И в чем тут опасность для… родины?

– Тебе попалось неудачное определение, Криска. Мегаломан – это человек с непомерным желанием власти, исключительно самовлюбленный, который имеет склонность к грандиозным и масштабным проектам. Этой масштабностью он пытается себя валоризировать – или, проще говоря, придать себе ценность, – заткнуть в подсознании противный голос маленького и несчастного человека. При могуществе и амбициях, коими обладает мой муж, мегаломания способна привести к разрушениям, подобным третьей мировой войне.

– А ты?..

– А я стараюсь его убедить в том, что он может обойтись одной мегаженщиной.

Она засмеялась, но как-то грустно.

Я не очень поняла то, что объясняла мне Лена, но почувствовала в ее словах что-то такое, что вызвало у меня необыкновенное уважение и печаль. Я подошла к ней, прижалась. Лена погладила меня по голове своей большой рукой.

– Если бы ты знала, девочка, – совсем тихо проговорила она, – сколько дерьма я впитала в себя, как губка, чтобы не дать ему пойти по этому миру дальше…

Позже я поняла, почему Лена мне доверила столь невероятный секрет: ей было куда проще произнести те слова девочке-подростку, несмышленышу, чем признаться в наболевшем и сокровенном даже такой близкой подруге, как Настенка, то есть моей маме…

…Я снова ударилась о металлические стенки своего гроба и полуочнулась от обморочной дремы. С некоторым трудом вспомнила, что я уже выросла, мне уже двадцать два. В сновидениях я ощущала себя ребенком – в каждом эпизоде воспоминаний о том возрасте, который мне снился. Наверное, правду говорят, что перед смертью вся жизнь проходит перед глазами, и мне снились не только события, но и все мои чувства, эмоции – я их переживала заново так живо, словно на самом деле…

Казалось, моя память уместила в подарочную коробку все эти эпизоды, яркие, как детские кубики, чтобы я могла на прощанье их перебирать, рассматривать, любоваться, а поверх приложила опись содержимого, итоговый баланс моей короткой биографии. И крышка уже была наизготове, и яркая подарочная лента тоже. Еще немного, и коробка отправится на дальнюю полку воспоминаний…

Только уже не моих, а обо мне.