Вечный зов

— Ты знаешь, Полина, я сегодня почти всю ночь… о твоём отце думал. Он был прав, прав…

— Не понимаю… В чём он был прав?

Полипов вздрогнул, опомнился.

— Да, да, не понимаешь. И не надо…

Он ушёл, а Полина Сергеевна с недоумением оглядела комнату — стол, стулья, диван. Ей казалось, что за столом, на диване, только что сидел совсем не её муж, Пётр Петрович Полипов, и за дверную скобку держался не он, и вышел из квартиры не он, а какой-то совсем неизвестный ей, чужой человек.

* * * *

Над Шантарой стояла ещё ночь. Лишь на востоке, над Звенигорой, небо было заметно разжижено, в центре этого светлеющего пятна бледнели, потухая, мелкие, как пыль, звёздочки. Выйдя на крыльцо и глянув на тёмное небо, Полипов облегчённо вздохнул, будто при утреннем свете он не мог бы найти дороги в исполком.

Но он заблудился, кажется, в темноте, потому что, сойдя с крыльца, не свернул, как обычно, за угол своего дома, к калитке, ведущей на исполкомовский двор, а по заснеженной дорожке вышел на улицу и, втянув голову в плечи, увязая в снегу, побрёл вдоль неё.

Через несколько минут остановился напротив небольшого домика, в котором жил директор завода с семьёй. Полипов не так давно сам вселил их сюда, помог даже внести перетянутый багажным ремнём узел с постелью и два чемодана — всё имущество, которое Елизавета Никандровна с сыном привезли с собой.

Самого Савельева в тот день в Шантаре не было, он по делам завода находился в Новосибирске.

— Устраивайтесь, — сказал Полипов, опуская на пол тяжёлый чемодан. — Я сделал для вас всё, что мог. Антон будет доволен, ему тоже надоело в палатке жить. Кровати я в районной гостинице взял, потом, когда свои приобретёте, эти придётся вернуть.

— Спасибо, — не глядя на Полипова, ответила Елизавета Никандровна. — Напрасно вы с кроватями… Они нужны, наверное, там… Вы их заберите, мы обойдёмся.

— Что ты, мама! — воскликнул Юрий. — Потерпит гостиница. Спасибо, Пётр Петрович, тронуты заботой Советской власти, — повернулся к нему парень. — Надворные постройки есть? Пойду гляну, мы рассчитываем завести корову, свинью, дюжину овец, куриную ферму и пару выездных рысаков.

И он выбежал на улицу.

— Лиза… — шагнул к Савельевой Полипов. — Невероятно, но мы встретились…

— Невероятно, — сухо подтвердила она, чуть кивнув головой. — Я очень благодарна вам… за беспокойство. Извините. И — спасибо.

Он понял, что его присутствие тягостно, сказал с обидой:

— Признаться, я не на такую встречу рассчитывал…

— Я вообще её не ожидала.

— Лиза! Наше детство и юность прошли рядом… Я думал, у нас есть что вспомнить.

— Извините, я очень устала за дорогу…

И всё, больше она с ним не разговаривала. Да и встречались за всё это время случайно, на улице, всего раза два или три. Она первая торопливо кивала ему, наклоняла голову и быстро проходила мимо.

Домик под двускатной железной крышей был без палисадника, низкое крыльцо выходило прямо на улицу. По обеим сторонам двери по окошку. Окна были прикрыты щелястыми ставнями, в эти щёлки проливались струйки электрического света.

Полипов перешёл на противоположную сторону улицы, разглядел под нависшими ветвями заснеженных деревьев скамеечку, сел и стал глядеть на закрытые окна дома Савельевых. Зачем он глядел на них, что его привело сюда? Да, он любил когда-то Лизу, любил, кажется, искренне и глубоко, но потом… Потом это чувство заглохло, как глохнет болото, которое с годами затягивает зелёной травянистой ряской. Годы, они, оказывается, своё делают.

Мучить воспоминания о Лизе начали его после женитьбы на Свиридовой. Думая иногда об отце жены, он тотчас начинал думать и о Лизе, она вставала перед глазами, истерзанная, измученная, с растрёпанными волосами, вся в кровоподтёках, прикрывающая лохмотьями кофточки, тоже в кровоподтёках, груди — такая, какой он видел её там, в белочешской контрразведке, где хозяйничал отец Полины. Она, Лиза, ползала по полу, ощупывая каждую плашку, ловила руками воздух и, задыхаясь, шептала: «Юра… Юронька, сынок?! Куда вы дели моего сына?!» Этот шёпот ввинчивался ему в мозги, разворачивал их. Он совал голову под подушку, пытаясь избавиться от её голоса. Жена иногда просыпалась, щупала в темноте его пылающий лоб.

— Опять не спишь? Что возишься, как кабан в луже?

— Я сейчас, сейчас… День выдался тяжёлый, нервный…

— Валерьянки, может?

— Не надо. Я сплю.

Но постепенно эти воспоминания посещали его всё реже, наконец оставили совсем…