— Я не расшаркиваюсь, Пётр Петрович, — как можно спокойнее проговорил Василий, хотя внутри у него всё кипело. — Я просто знаю, что такой план не под силу «Красному партизану».
— Ну-ну, хорошо, — многозначительно произнёс Полипов. — В следующую пятницу прошу и тебя быть на бюро. В два часа. Попробуем разъяснить тебе, что ты знаешь, а чего ещё не знаешь…
…И вот наступила пятница.
Странное это было бюро.
Во-первых, Поликарпа Кружилина, Ивана Савельева и Василия около часа держали в коридоре перед кабинетом Полипова. Там, за дверями, первый секретарь райкома совещался о чём-то с членами бюро. Иногда сквозь обитую чёрным дерматином дверь доносились приглушённые голоса. И хоть слов разобрать было нельзя, все трое догадывались, что совещание протекает довольно бурно.
Во-вторых, когда Поликарпа Кружилина, Ивана Савельева и Василия пригласили в кабинет, им не дали сказать и слова. Просто Полипов встал и начал ровным, не предвещавшим ничего хорошего голосом:
— Мы тут посоветовались в бюро и решили: дебатов разводить не будем. Потому что бесполезно. Позиции и настроения руководителей колхоза «Красный партизан» мы отлично знаем. Поэтому просто подведём итоги. Каковы же они, эти итоги? Вот, пожалуйста… Чистые пары товарищ Савельев сокращать не захотел, в зерновом балансе страны он вроде не заинтересован. Нынешняя весенняя история, когда потребовалось моё личное вмешательство в размещение посевов пшеницы в колхозе «Красный партизан», всем известна. Как и в прошлом году, председатель колхоза и парторг встречают прямо в штыки пересмотренный районными организациями план продажи мяса государству. Кажется, пахнет определённой, так сказать, линией… А наша уважаемая районная газета и её редактор товарищ Кружилин взяли эту порочную линию под защиту. Это тем более печально. Такие действия редактора можно квалифицировать как политическую несостоятельность…
Иван Савельев был всё в той же старенькой гимнастёрке, в которой Василий видел его в первый раз. И, как в тот раз, он лишь часто оглаживал усы.
Отец сидел не шевелясь, положив на колени свои большие руки, словно собирался фотографироваться.
— Мы тут долго говорили сейчас обо всём этом, — продолжал Полипов. — Членам бюро не хотелось бы думать, что это сознательная линия. — Помолчал и выразительно подчеркнул ещё раз: — Не хотелось бы! Товарищи, видимо, просто заблуждаются, недооценивают важности наших задач… И товарищ Кружилин, наш молодой редактор, заблуждается. Мы не думаем, что он пошёл на поводу у Савельева и своего отца, так сказать, из родственных побуждений просто многое ещё недопонимает. И наш долг, долг старших товарищей, объяснить это ему, помочь понять ему свои ошибки…
Секретарь райкома говорил ещё минут десять. Кончил тем, что всех, мол, надо бы строго наказать. Но поскольку у Савельева выговор уже есть, можно в отношении его ограничиться на этот раз строгим предупреждением, зато парторгу теперь уж записать выговор, и полновесный. И пусть оба хорошо подумают, чем всё это может кончиться. А редактору, хотя он заслуживает строгого наказания, просто поставить на вид…
Кончив речь, Полипов тут же закрыл бюро.
— Так и не дашь мне ничего сказать? — спросил Поликарп Кружилин. — Не в своё оправдание, а просто ещё раз хотел бы высказать членам бюро своё мнение о тебе…
— Мнение твоё обо мне всем известно, Поликарп Матвеевич. И бюро уже закрыто. До свидания, а ты, Василий Поликарпович, останься. С тобой я хочу ещё поговорить. Ну, что ты стоишь, Поликарп Матвеевич? Всё с тобой.
Кружилин, поглядев на сына, повернулся и вместе с другими вышел, сгорбив спину. Пока люди выходили, Полипов приводил в порядок бумаги на своём столе. Потом спросил как ни в чём не бывало у Василия:
— Как думаешь, не напрасно мы так мягко с Савельевым? Может, стоило ему ещё один выговорок? Для симметрии?
— А ловко ты это моего отца при мне, его сыне, — усмехнулся Василий. — С ним, значит, всё?
— Василий Поликарпович! Партийная работа не игра в бирюльки. Приходится иногда жёстко поступать.
— Ну да, ну да, — оглядывая с каким-то любопытством Полипова, вяло произнёс Василий. — Партийная работа… Выговорок для симметрии…
— Ничего, хватит ему одного. Теперь покладистее оба будут. Всё равно скот зимой кормить будет нечем.
Василий всё смотрел, смотрел на Полипова.
— Ты чего это? — не выдержал наконец тот.
— Ничего, Пётр Петрович. Думаю вот, что отец-то мой, с которым «всё», был прав.
— В чём? — насторожился Полипов.
— Да он ещё весной догадался, чем попахивает вся эта история с кукурузным полем.
— Чем попахивает? Какая ещё история?
— Отец предсказывал, что, если будет трудно с кормами, ты будешь ещё настойчивее трясти из них увеличенный план мясопоставок.
— Вот как! — Полипов усмехнулся. — Действительно, догадливый. — И прибавил холодно: — Ещё что он тебе предсказывал?