Вечный запах флоксов (сборник)

Он открывал холодильник, доставал банку датской ветчины, упаковку хамона и овальную пачечку камамбера. Варил себе кофе, на свежую чиабатту намазывал масло, сверху клал мясное и с удовольствием обедал.

Как-то вечером позвонил Ирэн, одной из своих прежних пассий, с закрепленным ныне статусом «близкой подруги». Ирэн была хамовата, умна, остроумна, прозорлива и всегда говорила «чистейшую правду». Люди «тонкой» организации от нее шарахались – кому нужна эта «чистейшая»?

– Слушай, – озабоченно сказал Прокофьев, – ну что ей от меня надо? Никак не пойму. Еле живая, задерганная, а сред этих чертовых не пропускает! Достала, ей-богу.

– Хватку теряешь, волчара! – хрипло засмеялась Ирэн, затягиваясь сигаретой. – Ты что, дурак, Аркашка? Старческая деменция? Ей от тебя нужно одно, но наверняка – квартира! Точнее – квартиры. Ты одинок, детей больше нет – ну, в смысле, законных. Жены тоже. Родни никакой. Кому? Только ей. И Адкина хата, и твоя! По-моему, совсем неплохо. Одну – на сдачу, вторую себе. Поражаюсь твоей наивности, – хмыкнула она, – гони ее к чертям. Что Лизка твоя была овцой, что эта. Вот удивляюсь – ничего от тебя. Ничего от Адульки. Как пожалели, ей-богу!

– Да, странно, – бормотал Прокофьев, – сам удивляюсь, что это – моя дочь. Как-то… Неприятно даже… Хоть говорить об этом неловко.

– Кому неловко, – обиделась собеседница, – мне? Уж я-то тебя – вдоль и поперек, Аркаша. И не грусти – где-нибудь ходит длинноногая блондинка или прекрасный брюнет – твои детки, любимый! Сколько их небось разбросано по белу свету! Не сосчитать! От Владивостока до Самарканда. И дальше – если, конечно, есть еще «дальше», – засомневалась она.

– Да перестань! – совсем расстроился он. – Какой Самарканд, при чем тут это? И все же… Ты думаешь… из-за квартиры? – нерешительно переспросил он.

– Деменция, точно, – подтвердила Ирэн, – теперь уже вне всяких сомнений. А ты проверь ее, – посоветовала она, – ну, скажи, что обе квартиры ты давно завещал. Например, Фонду мира, – тут она захихикала, – или, ну… детскому дому. А что, вполне в твоем духе, – веселилась подруга.

– Вечно ты о людях так. По себе судишь.

– И по тебе, – живо откликнулась та, – или я не права?

– Иди в задницу! – разозлился он и бросил трубку. – Умная больно!

Но «занервировал», как говорила все та же Ирэн.

Зашагал по квартире – признак душевного беспокойства. Выкурил три сигареты подряд, хотя курить почти бросил. Опрокинул две рюмочки коллекционного «Мартеля» из подарочного фонда. Не успокоился, возбудился еще больше.

«Все! – решил Прокофьев. – Ирка права! Что этой нескладехе надо, кроме квартиры? И как он, старый дурак, не допетрил? Конечно, квартира. Точнее, квартиры». Его и матушкина, светлая ей память! С ее-то ситуацией. По-другому не разрулить. А так – одну себе, вторую – в аренду. Пошлет всех своих спиногрызов, мучителей, бросит свою дурацкую школу – и заживет!

Нет, в принципе… Ничего такого, что из ряда вон. Все эти детки ждут, когда… Тем более – в моем случае. Любить ей меня не за что, это понятно. Единственная наследница – тоже понятно, но… Какое лицемерие! Какая наивная хитрость! Щи и котлеты против квартиры. Нет, против квартир! А квартиры эти – так, между прочим, – не из поганых. Матушкина – на «Соколе», теперь почти центр. Его – на «Университете». Тоже не фунт изюма. И если сложить… Ах, какая засранка! Строит из себя великомученицу. А может, все врет? Он ведь не проверял. Может, и дома все мирно? Муж тихий, непьющий. Бабка, как ни крути, тянула всю жизнь этих внуков, ее, между прочим, детей. И школа эта – и что там плохого? Отпуска длинные, предмет второстепенный. Подарочки от родителей – знаем, читали! А прибедняется! Все прибедняется – пальтишко с кошачьим воротничком, старушечьи боты, беретик столетний.

Врет! Точно – врет!»

И тут его так разобрало, что твердо решил – завтра! Именно завтра пойдет к Зеленцовой и составит завещание. Завтра, и точка. А в среду ей сообщит: Так, мол, и так – квартирки свои отписал неимущим. Кому? А здесь надо подумать. Посоветуемся с Зеленцовой. Она – нотариус опытный, баба честная, хоть и прожженная. Плохого не посоветует.

И на реакцию этой «бедняжки» посмотрим. Как смоется с кислой мордой и – хвала господу! – перестанет его доставать!

Господу и Ирэн – чего уж там… надо признать.

Ах, шельма! Тихая такая, неприметная пройдоха. Все рассчитала, все! За свои поганые супчики, за свою заботу… Взять и отхватить – и что? Недвижимость в центре Москвы! Разом, махом решить все свои проблемы. А если вякнет – как же так, папа? Он ей в лицо: «А что же ты, милая, объявилась так поздно? Где ж ты была раньше? Почему не прорезалась лет этак десять назад? Или ждала, когда папик совсем накроется? Ну да, семьдесят три для мужика в нашей стране – это почти сто. Припозднилась, деточка, все решено. И ты, как говорится, в пролете!»

Прокофьев выпил еще коньяку, потом чаю – от волнения знобило – и лег в постель. Завтра – к Зеленцовой, все решено!

Он почти уснул и звонок своего мобильного услышал не сразу. На дисплее высветилось – Лариса.