Вечный странник

«Вот уж от этого места надо бы держаться подальше. А куда из Тегерана?»

«Кажется… надо посмотреть… помнится…». Он собрался было открыть свою единственную сумку, но это стоило бы ему таких невероятных усилий, что он отказался от своей затеи. «Какой-то арабский город. Я никак не дождусь конца. Янки сбивают гражданские самолеты в Персидском заливе, вот и мне надо быть там. А сколько пишут об угонщиках самолетов. Только мне чертовски не везет. Если бы они стали мне угрожать оружием, я бы ударил их, а они пустили бы мне пулю в лоб. Вот все бы и кончилось. Вечно жить нельзя, и не следует желать этого. Мне исполнился 81 год на пути в Токио. День рождения в воздухе. Я сказал им об этом, и мне принесли шампанского, хотя в первом классе всем дают шампанское, день рождения или нет».

«Ну вы должны гордиться своим решением. До вас никто такого не делал».

«В Риме есть Колизей, а в Париже — Эйфелева башня, но я не видел ни того ни другого. Где-то в Индии есть Тадж Махал. Я много о нем слышал. Однако это не для меня. Моя участь — кресло в самолете, да эта штука, которую вы опускаете впереди себя, чтобы поставить на нее поднос с едой во время обеда. А обед может быть в совершенно идиотские часы. Завтрак в три ночи. Это же неестественно. Полагаю, это что-то вроде того, что в прошлом называли грехом, когда вы носитесь в самолетах по всему свету взад и вперед и мешаете солнцу делать как следует его чертову работу, а работа эта — восходить в разумный час. Не знаю, как все это закончится».

«А вы возьмите сами и прекратите это. Ведь нет никакой нужды продолжать. Вы свое доказали. Заберите в Хитроу свой паспорт и поселитесь в какой-нибудь небольшой гостинице — например, в Истборне или Борнмуте. Вам будет о чем рассказать».

«О салоне самолета да местах, которые так и остались всего лишь названиями? Ради Бога, не надо».

«Что ж, это ваша идея».

«И не такая уж блестящая. Так или иначе, деваться мне теперь некуда. Это стало образом жизни, как говорят. Ну а вы куда путь держите?»

«В Дюссельдорф».

«В командировку?»

«Да уж разумеется не отдыхать. Пожалуй надо идти на посадку.

Увидимся еще».

«Конечно, да поможет мне Бог. Непременно увидимся».

Так оно и случилось. А встретились мы опять — почему меня гак и подмывает сказать «подумать только!»? — в аэропорту Стокгольма. На сей раз он был не один, а в компании старика приблизительно такого же возраста, который выглядел, однако, гораздо крепче. На вид он был таким же здоровым, как мистер Пэкстон в начале своей бессмысленной одиссеи. Дряхлый Пэкстон поприветствовал меня в баре.

Он запивал скандинавскую тминную водку со слабым шведским пивом. «Это мой старый приятель. Мы вместе служили в армии. В Восьмой армии. В то время, чтобы путешествовать за границей, не надо было никакого паспорта. Я не знаю, как вас звать, да и его имя забываю все время», — сказал он мне.

«Элфи. Элфи Мелдрум. Рад с вами познакомиться, — сказал мне незнакомец, сжав мою руку в крепком рукопожатии. — Мой приятель валяет дурака. Сам запер себя в летающей тюрьме, а чтобы остаться в ней наверняка, избавился от паспорта.

Ему совершенно не приходит в голову, что этот ключ отпирает все двери.

Ему кажется, что он наоборот все их запирает».

«Послушай, что я тебе расскажу, — сказал Пэкстон. — Это случилось в конце войны, когда нам выдали книжки на нормированные товары, удостоверения личности и всю остальную ерунду, которую выдумало правительство. Они неправильно написали мое имя: вместо Пэкстона я стал Пикстоном. Сперва мне это показалось чертовски забавным, но когда я изменил фамилию на книжке, и указал им на их ошибку, этот сопливый писаришка в Вулверхэмптоне — а я тогда там работал — заявил мне, что теперь мое настоящее имя Пикстон, и изменить его я смогу только официально через ЗАГС. Так они превратили ошибку какого-то кретина в волю Божью, гак сказать. И тогда я сказал себе: в один прекрасный день я покажу вам, как устраивать ерунду со всеми дурацкими документами». Я решил, что он чрезмерно разволновался. Из-за нарушения суточных ритмов у него развился невроз. «Когда они посылают вас воевать в своих чертовых войнах, они помалкивают про паспорта. Они пели про то, как мы должны построить свободный мир. Вот и посмотрите теперь на этот идиотский свободный мир со всей его чертовой бюрократической волокитой. Я уже был сыт этим, когда старался честно заработать себе на жизнь: тут и подоходный налог, и налог на добавленную стоимость[11], не говоря уже о головной боли, когда надо было заполнять бесчисленные бланки. Теперь с этим покончено. Больше никаких бланков. Я свободен». И этот свободный человек трясся, словно его загнали в угол боксерского ринга и продолжали осыпать ударами.

Элфи Мелдрум сказал: «Он не может поехать со мной в Осло. У меня там дочь замужем за каким-то скандинавом. Ну а теперь ты куда направляешься, Норберт?» Норберт, Норберт — вот уж неподходящее имя для официальных документов.

«В Копенгаген, а потом на чертов Лазурный берег, а оттуда — Бог его знает». Показав дрожащим пальцем на свою единственную сумку, он сказал: