Вечный шах

Виктор, преодолевая боль, вспыхивающую при каждом движении, неумело поискал во внутреннем кармане куртки и с удивлением извлек нетронутую пачку двадцатипятирублевок. Положил пачку на край тахты, сказал незнакомым голосом:

- Возьми сколько надо.

- Возьму, - согласился Удоев, взял пачку, отсчитал триста пятьдесят рублей, приложил к похудевшей пачке десятку и возвратил ее на тахту. - Я продукты в холодильник отнесу, чтобы не испортились. А ты встань, умойся хоть.

Он с сумкой отбыл на кухню. Виктор не собирался ни вставать, ни умываться. Он лежал на тахте, глядя в потолок, и плакал. Он лежал лицом вверх, на спине, и поэтому слезы не текли по щекам, а уходили в нос, превращаясь в жидкие сопли.

Вернулся Удоев, помахивая пустой сумкой, жизнерадостно заявил:

- Все. Порядок. - И, усевшись на привычный стул, заговорил о главном, сразу же став холодно официальным. - Охранный комитет принял решение зачислить тебя, Кузьминского Виктора Ильича, в резервную команду с испытательным сроком в один год. Вступительный взнос - десять тысяч рублей, ежемесячный - тысяча. Как нам известно, ты в ближайшее время получаешь процентные отчисления за фильм, весьма удачно проданный на кинорынке и гонорар в кооперативном издательстве. Так что от этих выплат ты особо не обеднеешь. Ты согласен вступить в резервную команду?

- Не знаю, - тихо признался Виктор.

- Ты, Кузьминский, наверно, не сделал правильных выводов из того, что с тобой произошло, - гневно удивился Удоев. - Я еще раз спрашиваю: согласен?

- Согласен, - ответил Виктор, глядя в потолок.

- Вот здесь подпишись, - Удоев извлек из кармана документ в трех экземплярах, положил его на твердый бок сумки, а сумку на тахту, протянул шариковую ручку и подсказал: - Тут, внизу. На всех экземплярах.

Виктор взял ручку и небрежно расписался на всех (Удоев переворачивал листы) экземплярах. Отдал ручку и поинтересовался жалобно:

- Все?

- Все, Кузьминский, - подтвердил Удоев, пряча в карман документ и ручку.

- Тогда уходи.

Постепенно отходя от побоев, Виктор круто вошел в запой. Первый настоящий запой в своей, в общем-то, не особо трезвой жизни.

В начальный день, считая, что притупляет всеобщую боль, приделал ножки бутылке "Греми", на второй и начало третьего уговорил три семьсотпятидесятиграммовых "Посольской", привезенных Удоевым, просуществовав в судорожном беспокойстве остаток дня, дождался темноты, и, преодолевая невыносимую боль во всем теле и страшно рискуя, скатал на машине под Бородинский мост, где, чтобы не мелочиться дальше, приобрел напитков на семьсот рублей.

Пищи хватало - много ее привез Удоев, да и не до пищи было - так, закусить, чтобы во рту не очень погано было. Зажил, как на облаках. Телефон вырубил, телевизор не включал. А музыку полюбил: случайно обнаружив альбом с двумя симфониями Брамса, купленный когда-то под влиянием Франсуазы Саган, с болезненным наслаждением - будто болячку расчесывал - слушал странное извилистое звучание оркестра, под которое отлично и гладко выпивалось.

На четвертый день с утра его попыталась навестить Анна Сергеевна. Но он ее не впустил, объяснив через дверь, что болен чрезвычайно заразным гонконгским гриппом.

К вечеру заехала Лариса. Звонила, стучала, скреблась в дверь. Потом даже криком звала. Он долго терпел, не откликался. Но она не уходила, звонками, криком продолжая нарушать его душевное равновесие. Терпеть такое было невозможно, и он, подойдя к двери, послал ее подальше матом.

...Потом смешалось все: Брамс, Армстронг, водка, вино, день, ночь, верх, низ...

Он вынырнул из небытия оттого, что квартира его заметно сотрясалась, и тахта под ним слегка вибрировала. А сотрясалась квартира оттого, что в ее дверь колотили ногами.

Виктор, покряхтывая, добрался до двери и заглянул в глазок. Виден был только затылок колотившего (для удобства он развернулся, чтобы долбать дверь каблуком), но и по затылку Виктор узнал бывшего своего тестя или тестя на все времена, как считал художник Миша. Виктор открыл дверь и бессмысленно поинтересовался:

- Ты, Иваныч?

- Я, - признался тесть на все времена и добавил: - И еще один Иваныч. А также Суреныч.

Виктор увидел двоих плохо различимых в полумраке площадки граждан, стоявших в стороне, и ужас объял его. Он захлопнул дверь, прижался к ней, и, ощущая на всем теле вдруг выступивший липкий пот, решил вслух:

- Не пущу.

- Ты что, спятил от водки, что ли? - возмутился за дверью тесть. - А ну, открывай!

- Не открою, - сказал Виктор и только сейчас понял, что Суреныч это, наверное, Казарян. Потребовал подтверждения: - Суреныч - это Казарян?

- Казарян, Казарян, - подтвердил тесть. - Открывай.

- А второй Иваныч кто? - продолжал допрашивать из-за двери Виктор.

- И его ты знаешь. Дружочек мой, Александр Иванович Смирнов. Санятка.