Вечный хлеб

— Мы тоже думали, что не на карточку ли польстилась. Потому и не отдали ей сразу. Галя уже отмучилась, одна осталась маленькая, а мы ее той не отдаем: чтобы, если хочет карточкой попользоваться, — не выйдет! Пока сами кормили всем домом — уже чуть полегче, и думали в детприемник, но Зинка принесла бумагу, что эвакуируется. Говорит, зачем же ребенку здесь или по детдомам, пусть лучше уедет с нами, будет в семье. Тогда отдали. Вы сообразите сами: уже весна, апрель — стало полегче. Кто пережил — уже надеялись! А чуть полегче — люди меняются: в январе отвернулась, а в апреле могла поделиться. Тем более своих детей у них нет. Они же удочерили полностью: и фамилию сестре вашей сменили. Одно дело той Зинке чужую угостить, а другое — для дочки. Ну разве влезешь в душу. Но факт остается: взяли девочку. Но Вячеслав Иванович не торопился умилиться:

— Взяли! И она стала не Сальникова?

— Да, сменили фамилию.

— Были Сальниковы и кончились — при живой дочке! И как же она стала?

— Не помню. Вот вспомнила, что звали Зинкой, а фамилию — нет. Нет у меня памяти на плохих людей, что тут сделаешь!

— Напрасно! Их-то и нужно помнить. А то забыли их, а они и рады, живут себе, еще и в грудь себя бьют: «Мы — блокадники!»

— Вы узнаете, если хотите: жила в нашем доме, эвакуировалась с мужем в апреле, звали Зинаидой — узнаете. Но неужели вы ей прошлое припомните?!

— А почему ж нет? Почему прощать? Родственница! Может, маленькую бы помощь, и мать бы жива!.. Но главное мне — найти сестру. Жива ли сестра? Может, и за сестру придется с этой шоколадницы спросить! Найду! Подход я знаю через жилконтору. Спасибо.

— Да что, не много я вам помогла.

— Много, не много, а помогли! Главное, нить не оборвалась, нить есть, как говорят следователи! А вы мне еще про родителей расскажите, что помните. Как жили тогда?

Что можно вспомнить про его родителей в этой благополучной кафельной кухне? Словно нарочно, как раз в этот момент включился и деловито заработал холодильник.

— Да что вам сказать! Жили, как все тогда. Жили честно. Отец ваш ничего с завода не выносил, не как тот адвокат, Зинкин муж… — Блокадная Туся говорила про отца Вячеслава Ивановича, самого-то его она и не знала совсем, и Вячеслав Иванович прекрасно это понимал, а все равно показалось, что Туся намекает: дескать, отец твой был вон какой, а ты… — Нет, не выносил. Да и завод не тот. Что еще рассказывать… Такая была жизнь, что если вспоминаю — не верю, что это я была, что я все пережила. Не верю, вот хоть ты что! Что смогла, что вынесла. Будто смотрю кино про какую-то особенную героиню. Ведь я же обыкновенная, сама знаю, что обыкновенная, а для той жизни особенные герои и героини нужны!.. Знаете что, ведь после Гали же осталась тетрадка! Я к ней забежала, а она уже остывшая, и около на кровати тетрадка — в руке зажала, будто протягивает. Протягивает — я и взяла. Заглянула — ее почерком записанная. Не той же оставлять, не Зинке! Та тоже скоро прибежала, но про тетрадку и не спрашивала, ее не тетрадка интересовала, а вещи. Да какие вещи — если чего было немного, давно на хлеб выменяли.

Вячеслав Иванович вскочил, ударившись плечом о холодильник. От боли немного опомнился, снова сел… Как же эта женщина так долго молчала о самом главном?!

— Так это же!.. Что же вы молчите?! Так эта тетрадка — у вас?!

Блокадная Туся смутилась:

— Нет, я отдала…

Вячеслав Иванович снова вскочил, недослушав:

— Как же можно?! Какое право?!.

— Я отдала одному художнику. У нас в соседнем доме художник, он стал к концу войны собирать всякое— записи, стихи, вещи разные, которые теперь называют сувенирами. Вот я и отдала. Думаю, человек образованный, художник — пригодится ему… Или отдаст в музей. Не знала же, что вы вдруг…

— А как художника? Баранов?! — вырвалось невольно, а потом уже вспомнился сон про тюльпановые луковицы.

— Нет, Раков. Иван Иванович Раков.

— Ну и что же он?! Жив? Сохранил?

— Наверное, жив. Если бы умер, я бы услышала, — художник же. А хранит ли? Выбросить он не мог, это уж точно! Либо сам хранит, либо отдал куда-нибудь. Жил в доме четырнадцать, а по-прежнему ли там — не поручусь. Может, и переехал.

— Раков Иван Иваныч — ну, это нить, поищу. Художник, говорите… А в нашем доме не было художника? Баранова?

— Не Баранов, а Барабанов! Был такой Барабанов.

И это сходится! Как удивительно сходится!

— Ну и что же он?!