Вечный капитан

С этой стороны к деревне примыкали огороды, на которых я узнал невысокие ростки капусту, лука, огурцов. Проросло там еще что-то, но пока моему опознанию не поддалось. Дальше шли поля, треть которых «отдыхала», отведенная под пар, а остальные покрылись зеленой шерсткой каких-то зерновых. Скорее всего, мой любимый овес. Дальше шел лес. Он охватывал деревню с трех сторон. С левой, если смотреть от моря, тоже находились огороды, потом небольшой луг, а за ним до леса тянулось болотце. На лужке две девочки лет десяти пасли гусей, около сотни. Справа после огородов располагалось поле, засеянное, если не ошибся, коноплей. На склоне, спускающемся к морю, находилось пастбище. Тропинка, ведущая к лодкам, разделяла луг на две части. Левая была общипана, только несколько репейников гордо возвышались там и сям. Скот сейчас пасли на правой. Около сотни овец, серых и черных, и четыре серо-песочные с белым коровы. Маловато на такую деревню. Пасли их два мальчика лет двенадцати-тринадцати и пара собак, похожих на ту, что во дворе у Фион. В деревне собаки словно бы не замечали меня, а здесь облаяли, но без особой злости, скорее, сигнализируя мальчикам обо мне. Те стреляли из детских луков по мишеням из соломы, прикрепленным к столбам. Столбов было пять. Они стояли на небольшом удалении ото рва. При промахе стрелы воткнутся в насыпь. На дне рва вода, там квакают лягушки. Так что придется делать петлю – идти к воротам и оттуда по насыпи, чтобы подобрать стрелы. Наверное, так учили не промахиваться.

Обе лодки уже вернулись, стояли привязанные между столбами. Мачт и парусов не было. Значит, ставят сети где-то неподалеку. На берегу две женщины, скорее всего, жены рыбаков, ждали, когда выгрузят улов. Из одной лодки Вилли и его сын лет пятнадцати принесли корзину полную рыбы, крупной трески, шесть или семь штук, поставили у ног женщины лет тридцати с небольшим, взяли у нее пустую корзину. В это время второй его сын, как две капли воды похожий на первого, занимался веслами. Из другой лодки Гетен перенес на берег мелкую сеть, а его сын лет четырнадцати – корзину, в которой лежало десятка два селедок. Селедка весит грамм триста-четыреста, а треска – килограмма три-четыре, попадается и до десяти. Вилли с сыном наполняют треской вторую корзину. Жена Гетена понесла с сыном корзину с уловом, а он сам остался на берегу, дожидаясь Вилли. Два весла поставил лопастями на землю, мокрую и вязкую, еще недавно покрытую морем, которое отступало из-за отлива.

Поздоровавшись, я сразу перешел к делу, используя валлийские слова, подсказанные Йоро:

– Мне нужно ложе для арбалета. Сделаешь?

– Сделаю, – сразу согласился Гетен.

– Я заплачу тебе рыбой, – показав на треску в корзине Вилли и десять пальцев, добавил: – Десять рыбин. Согласен?

– А где ты возьмешь ее? – насмешливо спросил Гетен.

– В море, – ответил я с улыбкой. – Или куплю у Вилли.

Гетен не поверил, что я смогу поймать треску в море. А зря. Одно время я работал на линии Архангельск-Калининград, возил лес на целлюлозно-бумажные комбинаты. Маршрут пролегал по Белому морю до Беломорска, дальше по внутренним водным путям до Ленинграда (позже Санкт-Петербург), а потом по Балтийскому морю. Из Питера выходили рано утром и примерно через сутки оказывались возле острова Сааремаа. Там ложились в дрейф над песчаной банкой и начинали ловить треску. Орудием лова был десятисантиметровый отрезок оцинкованной трубки диаметром пара сантиметров. Такие трубки раньше были на спинках кроватей. Ее заливали свинцом, чтобы стала тяжелее, быстрее погружалась, к нижнему концу крепили большущий крючок-тройник, а к верхнему – толстую леску. Когда я первый раз увидел эту «блесну», не поверил, что на нее хоть что-то поймается, кроме утонувшего башмака. Я жестоко ошибался. Опускаешь эту штукенцию на дно, потом дергаешь вверх два-три раза – и вытаскиваешь поймавшуюся треску. У этой рыбы голова занимает треть ее, а пасть такая широкая, что кулак пролезает свободно. За пару часов человек семь рыбаков натаскивали трески столько, что вся кормовая палуба была покрыта ее. После рыбалки указательный палец на правой руке, по которому скользила леска во время лова, долго зудел. Если в экипаже были питерцы, они забирали печень и консервировали ее в стеклянных банках, а карелы и вепсы солили выпотрошенную треску в бочках и на обратном пути отвозили домой. Первый день весь экипаж ел треску в неограниченном количестве. На второй она становилась невкусной.

Мы ударили с Гетеном по рукам в прямом и переносном смысле слова, и я начертил прутиком в двух проекциях в масштабе один к одному, что мне надо.

– Для арбалета? – просил по-валлийски Вилли.

– Да, – ответил я на английском.

Вилли меня понял, спросил удивленно:

– Откуда ты знаешь наш язык?

– Купец-сакс научил, – ответил я.

– А зачем тебе арбалет? – спросил Вилли.

– Охотиться буду, – нашелся я.

– Если поймают в лесу во время охоты, выколют глаза, – предупредил сакс.

Теперь понятно, почему валлийцы недолюбливают англосаксов.

– А кто поймает? – насмешливо спросил я.

Гетену мой ответ понравился.