Вечный кайф

— Все к тебе сходится. Получается, ты отравитель. Злост-ИЬ1Й отравитель. — Никого я не травил. — Откуда зелье взял? — Не скажу.

— Почему?

— А на фига?

— Заручишься моей дружбой.

— И чего твоя дружба стоит?

Он забарабанил пяткой по полу еще быстрее.

— Дорогого моя дружба стоит. У тебя идет чистый сбыт. На магнитофон записано, как ты с ментенком торговался. Меньше семи лет не получишь. Как оно?

— Ну?

— А так напишешь чистосердечное признание и пойдешь за хранение наркотиков… если сдашь нам поставщиков. Получишь года два. Отсидишь год — мамаша выкупит.

— И чего?

— Будешь снова торговать героином. Мы тебя снова посадим. Круговорот веществ в природе… Но это потом будет. Нам нужно знать, откуда героин порченый идет.

— Все равно не скажу.

— Устал от свободы? Думаешь, раньше семи лет по дому не соскучишься?

— Мне плевать! Я тебя ненавижу!

— А почему именно меня?

— Ты — гестаповец… Я подыхаю, понимаешь?! Подыхаю! Все! Нет разговора! Я вздохнул и произнес:

— Ну так какие проблемы? Дадим. Говори. Я вытащил «чек» с героином, показал ему издалека. Эх, где наша не пропадала! Повторялась история с Вороной. Его глаза впились в пакетик. Он без дозы ничего не скажет. Все эти статьи УК, сбыт, хранение, сроки — его не колышат. Его колышит только пакетик с героином.

Наркоманы — люди без ощущения будущего. Будущее для них — это сегодняшняя или завтрашняя доза. Дальше им заглядывать грешно. Они рабы «чека». От дозы героина зависит их жизнь. Нет ничего такого, чего бы не совершил наркоман в ломку. Сбросить ядерную бомбу на свой город, прирезать родителей — это для них вопрос не принципа, а того, насколько сильна ломка.

— Мне Тютя тот героин впарил, — Кукиш облизнул губы, не отводя взгляда от героина.

— Утютин, что ли? Который у кафе «Волна» точки держит?

— Он.

— Ты чего, у него затовариваешься?

— Нет. У таджиков. Но тут он сказал, что есть дешевый героин. И сдал мне несколько грамм.

— А ты их Бацилле сплавил?

— Да.

Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.

— А он у кого взял? — спросил я.

— Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.

— Погоди, разговор еще не закончен.

— Ничего не скажу, пока… — он не договорил, жадно сглотнул слюну.

— А что ты еще можешь сказать?

— Тютя от ментовки хоронится.

— Это я знаю, — усмехнулся я.

— А где хоронится — знаешь?

— Нет. Но хотел бы знать.

— Скажу… Давай…

Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.

— Так где Тютя хоронится? — спросил я.

— На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.

— Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.

— Ну, семнадцать.

— Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.

— Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.

— Он самый.

— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».

— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.

Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…

Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.

— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.

— Его еще найти надо, — сказал я.

— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.

Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.

— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.

Мы вошли в подъезд.

— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?

— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!

— Тренироваться надо, — поддел я.

— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.

— Не Тютя погулять вышел?

— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.

Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.

— Что-то есть, — сказал я.

За дверью слышалось какое-то шуршание.

— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?