Вечный человек

— Ах, он вам так сказал? Черт бы его побрал, — воскликнула Мэри. — Ну что ж, ему надо с самого начала кое-что усвоить. Где вы сейчас?

— Все еще обедаем в клубе. Я у телефона, а он за столом — я ему сказал, что пойду получить сообщение в вестибюле.

— Отлично. Когда вернетесь за стол, скажите Эймосу, что там было сообщение и для него, с просьбой позвонить мне.

— Ладно.

— Замечательно. А сегодня делайте что хотите — это я вам говорю.

— Спасибо, — ответил Джим.

Мэри повесила трубку, и он вернулся к Нейсу.

— Да, кстати, — сказал он, садясь за стол, — там и для вас было сообщение. Вам нужно срочно позвонить Мэри в лабораторию.

— О боже! — воскликнул Нейс, вскочив на ноги. — Что-то с оборудованием? Она сказала, в чем дело?

— Не знаю, — ответил Джим с невинным видом. — Просто она просила позвонить.

Нейс буквально выбежал из столовой. Вернулся он не то чтобы злой, но заметно недовольный.

— Похоже, нам все-таки придется отложить сегодняшние тесты, — резко произнес он, садясь на место.

— А, понятно, — отозвался Джим.

Эймос недружелюбно взглянул на него. Недружелюбие, впрочем, было безличное, как у медведя, которого ужалил слепень, а он в отместку дает оплеуху медведю, собирающему чернику по соседству.

На следующий день они взялись за дело всерьез. Похоже было, что Нейсу требовалось, или по крайней мере хотелось, иметь полный медицинский отчет о состоянии здоровья Джима. Как-то раз Джим сказал ему, что большая часть анализов и снимков повторяет данные на всех пограничных пилотов, хранящиеся в медицинском отделе базы, но Нейс на это не прореагировал. Первые несколько дней были посвящены тестированию Джима. Если Мэри и тестировали, то делали это другие люди в другом месте. Сотрудники Нейса целиком и полностью занимались Джимом.

Но как только тестирование закончилось, началась работа. К полному удивлению Джима, она заключалась, как и прежде, в повторении разговоров с Пенаром. Только на сей раз, когда Джим повторял свои записанные реплики, Мэри повторяла свои тоже. Единственный голос, звучавший в записи, принадлежал Раулю.

Против этого Джим особенно не возражал, раз воссоединение с «ИДругом» было не за горами. Но когда Нейс и его сотрудники занялись одним Джимом, используя при этом наркотики, он воспротивился, хоть и безуспешно. Поскольку они уже составили его физический портрет, теперь, похоже, считали, что пора заняться психикой.

Этот процесс заключался в том, что его мозг начинили электродами, тестируя рефлексы и память, исследуя подсознание, особенно сны. Джиму была ненавистна мысль о том, что кто-то вроде Эймоса имеет доступ в его мозг и видит его привязанность к «ИДругу» и стремление в космос. Плюс к тому сам процесс использования наркотиков был ему неприятен. Джим не выносил таблетки и предпочитал не находиться под их воздействием. Вещества, которые вводили ему в вену сотрудники Эймоса, нравились ему еще меньше. Многие коктейли имели побочные эффекты, затуманивая разум или приводя к физическим расстройствам на сутки, а то и больше.

Мэри выделила ему полтора часа по утрам для тренировок, плюс он мог заниматься в свободное время. Это было лучше всего: несмотря на возражения Моллена, Мэри настояла на том, чтобы Джим работал не больше восьми часов в день. Похоже, последнее слово в таких вопросах было за ней, и каждый вечер не позже пяти его отпускали восвояси.

Он все еще не мог покидать базу без специального разрешения, которого до сих пор не получил. Но зато, думал Джим, при желании у него полно свободных вечеров. Единственным недостатком были побочные эффекты лекарств, из-за которых он иногда не мог или не хотел тренироваться вечером, и еще кое-что неожиданное.

Неожиданность заключалась в том, что ему самому расхотелось тратить время на тренировки. Он больше не хотел убивать время; он хотел как можно быстрее выполнить задачу, и задачей этой было завершение обучения, которого от него требовали Мэри, Моллен и остальные.

Начал проясняться общий план работы. С каждым днем он действительно ощущал себя ближе к Пенару. Не то чтобы он чувствовал свою идентичность с разумом человека в «Охотнике на бабочек», бесконечные потоки рассуждений которого он теперь регулярно слушал через передатчик, установленный на месте прежнего в развалинах корабля. Скорее, он начинал ощущать, что Рауль и он были одни во вселенной, полной людей, которые их не понимали; иногда ему казалось, что он понимал в речах Рауля нечто не выражаемое словами, чего не воспринимали остальные слушатели.

Глава восьмая

Она любила орехи, поздно вставать, почти любые блюда из курицы, ездить верхом, поэзию, пламя свечей, из композиторов-классиков — Моцарта и Прокофьева, из художников-классиков — Дега и Шагала и пуантилистов вообще. Она не любила перец, не особенно любила бифштексы, большую часть абстракционистской живописи, музыку, играющую, когда она работала, — да и вообще малейшие помехи, отвлекавшие от задачи, — и любые неудачи и ошибки.