Вечный бой

Судаков знал, что Ниязбеков до призыва на военную службу был учителем. Поэтому он и говорил всегда так назидательно, будто объяснял. А Судакова эта манера выводила из себя. Он считал, что Ниязбеков говорит прописные истины, а значительность и солидность на себя напускает искусственно. Поэтому, когда заходил разговор вообще и возражения не считались пререканием, Судаков всегда отстаивал противоположную точку зрения. О чем бы ни говорил Ниязбеков, Судаков непременно был против. А сержант, верный своей учительской манере, не торопясь, пункт за пунктом разъяснял и прижимал к стене поверхностного в суждениях и непоследовательного Судакова.

- Я разве говорю, что армия не нужна? - горячился Судаков. - Я говорю, что одни люди могут служить в армейских условиях, а другим это не нравится, им тесны армейские рамки, у них запросы шире.

Ах, запросы шире? - с легким сарказмом сказал Ниязбеков. - Запросы, товарищ Судаков, это в некотором отношении синоним слову "потребность". А мы пока еще не дошли до того, чтобы удовлетворять все потребности. Сейчас еще такие времена, когда нужно думать и о своих обязанностях...

- Товарищ сержант, - перебил Ниязбекова Ченцов, - товарищ сержант, бросьте вы с этой занудой спорить, надо о лейтенанте подумать.

Солдаты выжидающе смотрели на сержанта. Фактически он был командиром взвода, Лейтенант Шатров, поначалу горячо взявшийся за работу, потом как-то от нее отошел. Занятия по расписанию проводил неинтересно. После окончания занятий куда-то исчезал. Не было у него времени поговорить с солдатами, просто побыть с ними, посидеть в ленкомнате, расспросить о домашних делах или помочь во время самоподготовки. Вот лейтенанты Анастасьев и Антадзе с солдатами постоянно. А Шатров как служащий в каком-нибудь учреждении отсидел свои часы, и шабаш. Будто не с людьми работает!

Ниязбеков давно уже во всех этих вопросах заменил лейтенанта, и поэтому взвод держался по результатам боевой подготовки на приличном уровне.

Ниязбеков после слов Ченцова задумчиво сказал:

- Помочь ему, к сожалению, мы едва ли сможем. На заседании офицерского суда чести нам не полагается присутствовать.

- А может быть, мне пойти к командиру полка? - спросил Ченцов. - Ведь все из-за меня заварилось.

- Конечно, как потерпевший, вы можете заявить, что не имеете претензий к лейтенанту. Но боюсь, дело не только в ЧП, которое с вами произошло, все также, будто размышляя вслух, негромко говорил Ниязбеков.

- А может, все же сходить? - настаивал Ченцов.

- Сходите, - согласился сержант, - хуже от этого не будет. Как вы думаете, ребята?

- Конечно надо, - заговорили солдаты.

- Давайте всем взводом пойдем, - предложил Колено.

- Вот этого делать нельзя, - возразил сержант. - Это просто ни к чему. Да и по уставу коллективные заявления высказывать не полагается. Ченцов спросил наше мнение, мы ему по-товарищески посоветовали, а дальше пусть решает сам.

- Так я пойду, - сказал Ченцов. - В штабе окна светятся. Может быть, командир еще там. А то завтра с подъема опять занятия, и времени не вырвешь сбегать.

В ярко освещенном коридоре Ченцова остановил дежурный:

- Вы к кому?

- К командиру полка.

- Зачем?

- По личному делу.

- Разрешение у своего командира спрашивали? - оглядывая невысокую, подтянутую фигуру Ченцова, спросил дежурный.

- Так точно, - ответил Ченцов, не моргнув глазом.

По уставу Ченцову, конечно, полагалось идти по служебной лестнице от младших командиров к более старшим. И каждый из них давал бы разрешение идти выше только в том случае, если бы сам не смог удовлетворить просьбу Ченцова. Но Ченцов понимал - ни командир роты, ни командир батальона ему помочь не могли. К тому же их нет в подразделении. Они дома. А суд завтра. Поэтому, отвечая дежурному "так точно", Ченцов думал, что обманывает его частично: сержант разрешил обратиться к командиру полка, ну а Шатрова об этом и спрашивать неудобно, потому что разговор о нем и пойдет.

- Ну что ж, пройдите, - сказал дежурный, - командир еще здесь.

Ченцов подошел к двери, на которой висела черная стеклянная табличка с надписью: "Командир части". Солдат постоял, собираясь с мыслями. Затем расправил гимнастерку под ремнем, подтянул живот, выпрямился и, приоткрыв дверь, воскликнул неестественным голосом:

- Разрешите войти, товарищ полковник!

Кандыбин сидел за письменным столом, разбирал бумаги. Он поднял глаза на Ченцова:

- Входите. - Затем встал из-за стола, пожал солдату руку. - Слушаю вас.

- Товарищ полковник, я насчет лейтенанта Шатрова. Не судите его, пожалуйста. У меня никакой обиды на него нет. Пустыня, сами знаете, какая она. С кем беды не бывает. А я к товарищу лейтенанту Шатрову никаких претензий не имею.

Ченцов сказал все это быстро, на одном дыхании, боясь, как бы не сбиться, не оробеть. А высказав, он облегченно вздохнул и вытер со лба крупные капли пота.

Кандыбин внимательно смотрел на солдата. Лицо полковника было спокойно. Ченцов даже не подозревал, какую бурную реакцию вызвали его слова в душе Кандыбина.