Вечное дерево

И этот простор,- высота, габариты, величина самого цеха, огромные станки и детали-вся эта масштабность как-то сразу придавила Степана Степановича. Он остановился у входа и несколько минут привыкал к этой масштабности, еще невиданной им, как привыкает человек, вошедший со света в темную комнату.

Постепенно Степан Степанович освоился и начал замечать отдельные станки и детали, движение этих станков и деталей.

Под самой крышей, как огромный челнок, медленно проплывал мостовой кран, держа на огромном крюке тоже огромный, но по сравнению с краном кажущийся маленьким, блестящий, как рыба, покачивающийся вал.

Огромный станок слева от входа крутился, как замедленная карусель, готовая вот-вот остановиться. Но станок не останавливался. Огромная, с двухэтажный дом, обвитая медной проволокой катушка стояла справа от входа. Все было огромно, все двигалось медленно, плавно, осторожно, будто боялось задеть ненароком друг друга и все испортить.

"А где же люди?"-подумал Степан Степанович и тотчас заметил людей. Люди были у станков, у деталей, на гигантской катушке и вокруг нее. И в то же время их как бы не было видно, настолько они казались маленькими по сравнению с гигантскими машинами и станками.

Машины, думалось Степану Степановичу, давили на людей, как и на него, подчиняли их своей мощью и величиной. Люди копошились возле колоссальных механизмов, быстро двигали руками и ногами, а машины будто нехотя, неторопливо, точно снисходя к человеку, поворачивались, крутились, плыли. И это несоответствие между скорыми и резкими движениями людей и медленными, словно ленивыми движениями машин тоже бросилось в глаза Степану Степановичу.

"Но я тут не смогу. Придавит меня техника".

И его представление о заводе, составленное по воспоминаниям тридцатых годов, показалось наивным, смешным представлением мальчишки, который, держа деревянную сабельку в руке и сбивая ею головку одуванчика, думает, что он воюет.

"Нет, нет. Это не по мне".

- Может, покурим? - спросил Алов.

Степан Степанович с радостью согласился.

На улице он несколько раз глубоко вздохнул и сам ответил на вопрос, который, наверное, задал бы Алов:

- Силища! Сколько техники! Нельзя сравнить с тем, что я помню по тридцатым годам. Все равно что детский "пугач" с "катюшей". И я тут не смогу. Нет, куда мне.

- Брось, - начал уговаривать Алов, передвинув папиросу из одного уголка рта в другой. - Это поначалу так. Научат. Освоишься.

-Нет и нет,-твердил Степан Степанович.-Это не по мне.

- У нас другие цеха есть. Подберем... - Перейдя дорогу, они отправились в старые корпуса завода.

"А может, здесь?"-подумал Степан Степанович.

Но стоило войти в цех, надежда исчезла. Цех все-.

таки был огромен и широк, и высок, и полон техники.

Над головой скользили мостовые краны, по длинным широким проходам катились автотележки с блестящими деталями. Из дальних ворот прямо в цех въезжали грузовые машины и медленно шли по черной земляной дороге. Стоял непривычный шум. Что-то тарахтело, что-то визжало, что-то гудело, и это гудение было не одинаковым: то протяжным, мягким и приятным, то коротким, режущим слух. Бывало, Степан Степанович хорошо понимал рабочую музыку своего цеха, улавливал, где бьют кувалдой, где стучат молотком, где включили сверлильный, а где токарный станок. И не только хорошо отличал их друг от друга, но по звуку мог сказать, кто стучит кувалдой, кто стоит у сверлильного. Теперь все стало чужим, незнакомым, непонятным. Музыка, да не та, звуки как будто чуть-чуть и похожи, но так отдаленно, так приблизительно, как гребенка дружка юных лет Никишки Бахметьева на симфонический оркестр.

- Тут у нас несколько цехов - аппаратный, сборочный, - объяснял Алов, легко и свободно продвигаясь вперед.

"Нет, нет, и это не по мне",-думал Степан Степанович, с сожалением чувствуя, как последняя слабая надежда уходит.

Он шел, глядя на подкованные каблуки аловских ботинок, и думал: "Видно, ушел мой поезд. Отстал я от него".

Всю жизнь он рвался в самую гущу событий, под самый огонь. Не раз, бывало, ему предлагали тыловую работу-не соглашался. После ранения в резерве оставляли - отбился.

Еще в детстве слышал Степан Степанович легенду о красном камне. Виден этот камень был издали, через всю степь. Говорили, будто бы в гражданскую в той степи отряд моряков окружили белые. Окружили и не спешили с расправой, ждали, подлюги, когда большевики сами дрогнут, руки вверх поднимут. И вот на третьи сутки будто бы взметнулись из окопчика руки, да только не пустые, а с красным знаменем. И раздалось могучее "ура". И стала вся степь полосатой от матросских тельняшек.

Это было так неожиданно, так внезапно, что беляки растерялись. А когда опомнились-тельняшки были уже у них в тылу. Хлестнули беляки из пулеметов. Пал тот, что держал знамя. А остальные вырвались из окружения, ушли в степь, как снаряд. А того, с красным знаменем, не нашли. Вместо него красный камень у дороги вырос..,