Вечно в пути (Тени пустыни - 2)

Таков первый рассказ из книги "Новый Чохор дервиш". И как он вам понравился? Но позвольте приступить ко второму латифе - "О коварной дочери Евы". Утром Алаярбек Даниарбек сидел на мягкой тахте в базарной чайхане и проклиная чересчур громко хохочущих афганцев, мешающих ему пить спокойно чай и беседовать мирно с индусом в красном тюрбане - почтенным бомбейским торговцем. Из граммофонной трубы лился, подобно серебру, голос какой-то не нашей певицы. И вдруг сквозь толпу бродячих дервишей и рыжих гератских собак едет тот самый извозчик, который отвозил доктора и ханум. "Эй, приказал я, - вези меня!" Возница спросил: "А куда, ваше превосходительство?" - "А туда, куда ты вчера отвез русского доктора с некоей закутанной до самых глаз особой". И приехал я в сад блаженства, именуемый гератцами Чаарбаг Фаурке. Извозчик уехал, сорвав цену жадности, а я стоял у калитки того райского сада и дрожал. О, до чего доводит жар любопытства! В какие опасности ввергает нас интерес к жизни окружающих. Клянусь, из-за ограды послышался голос того проклятого еще в утробе матери араба по имени Джаббар ибн-Салман. И его голос говорил: "Помните лунный свет в Баге Багу? Помните консульство в Мешхеде? Помните пароход? Я не верю в судьбу, но..." И женский голос, клянусь, этот голос принадлежал Насте-ханум, произнес: "Ваши побуждения благородны, но то, что вы говорите, немыслимо". Проклятый воскликнул, и кто бы мог поверить, сколько в его словах содержалось страсти и огня: "Я увезу вас! Пустыни и зной не для вас. Вы созданы для голубых небес и зеленых лугов". В это время подул ветер, и ветви кустарника шевельнулись, и, клянусь, я увидел то, что увидел. О непостоянство женщин! О коварные дочери Евы! Наша очаровательница стояла, стыдливо опустив голову, а проклятый араб целовал, по отвратительному обычаю европейцев, руки этой презренной. Что надлежало сделать доброму мусульманину и отличному семьянину, имеющему взрослую дочку-умницу? А надлежало пойти к пребывавшему в беспечности мужу той развратницы векилю Гуляму и сказать ему: "Эй, беспечный, возьми нож и зарежь презренных". Но... на этом заканчивается второе латифе "Нового Чохор дервиш", и мы приступаем к истории, которую следовало бы назвать латифе "О ревности". Итак, не успел Алаярбек Даниарбек плюнуть, дабы выразить свое отношение к мерзкому зрелищу женского непостоянства, как послышались голоса и в цветнике появились, как вы думаете, кто? Но я должен сказать, что, конечно, тот, проклятый, при первом звуке голосов отпустил руку Насти-ханум и отступил от нее на шаг. В цветник вошли мой мудрый доктор и с ним... сам векиль Гулям. Тут следовало ожидать ужасного. Я подумал: сейчас произойдет убийство. Клянусь, только теперь я узнал! Я вспомнил то время, когда меня звали Салих-баем, я вспомнил Сулеймановы горы, железные птицы, винтовки инглизов, я вспомнил громоподобный залп, и лицо старого вождя пуштунов, и лицо векиля Гуляйа. Клянусь, я видел сейчас лицо Гуляма и понял, что он тоже узнал. Да, теперь он узнал, кто такой человек, именующий себя Джаббаром ибн-Салманом, и я решил: да, жизнь проклятого не длиннее волоса на щеке бритого. Сейчас Гулям отомстит за смерть отца своего, старого вождя пуштунов Дейляни. Но... но проклятый араб поклонился и сказал: "Господин Гулям, ваша жена сделала выбор. Я честно предупредил ее. Вы отказались от моей помощи и покровительства. Вас ждет печальная участь. Но чем виновата она? Зачем подвергать ее мукам и гибели?" Настя-ханум что-то воскликнула и бросилась в объятия мужа. Позор! Порядочная мусульманка не сделала бы при народе ничего подобного. Надлежит честной жене скрывать от посторонних глаз свои чувства. Гулям воскликнул: "Господин, не ваше дело! Жена пуштуна - жена и в наслаждении и муках! Уходи!" И тот проклятый Джаббар почернел, закрыл лицо полой своей одежды и, не сказав ни слова, ушел. И тогда Гулям сказал громко, обращаясь к небу: "Он предлагал мне измену. Он предлагал мне подлость. Он предлагал мне деньги и власть, но, клянусь, из рук проклятого пуштун не возьмет даже жизни своей любимой. Не правда ли, Настя?" Она сказала: "Да!" И они так и стояли рядом и смотрели друг другу в глаза, точь-в-точь Фархад и Ширин. И клянусь, слезы умиления текли из глаз некоего Алаярбека Даниарбека, притаившегося в кустах и наблюдавшего то, что происходит в цветнике. Проклятый ушел, и топот коня возгласил, что он канул в небытие. Мудрый доктор Петр Иванович посмотрел на воркующих голубков, погладил свои усы и сказал... Но то, что сказал мой мудрый и любимый доктор, относится к латифе "О человеческой глупости". А доктор сказал: "В одном он прав. Надо решать". Настя-ханум посмотрела нежно на Гуляма и сказала: "Решай, милый! Я боюсь... Они вот-вот приедут... за тобой". И клянусь, она тихо застонала. "Да, они приедут сейчас, - сказал доктор и погладил усы. Решайте!" Векиль Гулям бережно отстранил от себя Настю-ханум и вынул из кармана конверт и проговорил: "Доктор! Настя дала это письмо мне и сказала: теперь ты гражданин Советского Союза и никто не посмеет помешать нашему с тобой счастью. Но я пуштун. Я останусь со своим народом там, где могилы моих предков!" Настя-ханум повернула к доктору лицо все в слезах и сказала: "Я люблю его таким!"