Вечная жизнь Лизы К.

Почему-то у Сергиевича одеревенела скула. Нежный девичий голос изливал из колонок, кажется, важное – Саня напрягся еще и шеей – про проект документа, внесенный «Единой Россией», о событиях, произошедших 6 мая в Москве, во время которых представителями оппозиции были грубо нарушены требования законодательства к проведению шествия, что повлекло за собой нарушения общественного порядка. Как подчеркивают депутаты – пидарасы, поправил Саня, – только благодаря профессиональным и ответственным действиям сотрудников полиции удалось пресечь противоправные действия и защитить случайно оказавшихся в зоне провокаций граждан, не допустить распространения агрессии в отношении жителей Москвы, обеспечить общественную безопасность, локализовать угрозу.

Сергиевич яростно посигналил в никуда, никому Они снова ползли в потоке, как в патоке. И Саня хрипло сказал: воленс-ноленс, подруга (все-таки у него был своеобразный словарь), но про бабусю он доскажет сейчас. Потому что бабуся ни разу не утонула – хоп! значит, Лиза все пропустила, баба Отя тонула и не утонула? – и еще один хоп: это Сане и дяде Яше так попытались преподнести, что она белье пошла постирать и свалилась с мостков, нормально? у них дома стиралка, какие мостки? Короче, если сначала поджигают их «Ниву», через девять дней из ружья расстреливают овчарку и подвешивают на сеновале – о чем-то же это свидетельствует! И еще присылают соседа: мужики, мол, интересуются, будете по-хорошему продавать или как? И тогда дядя Яша, младший бабусин брат, все бросил и уехал обратно на Север. А к Сане опять человек пришел: зачем тебе столько земли? чтобы в ней лежать – за глаза двух метров достанет!

Саня вытащил из-под сиденья бутылку с водой, и отпил, и немного вылил себе на голову. И Лиза спросила, просто чтобы голос, как руку, подать:

– А ты?

Его же это почему-то взбесило:

– А ты?!

– Я бы пошла в милицию.

– Куда-куда?

– В милицию. Написала бы и отнесла заявление.

На что он опять бессмысленно посигналил – ладонью, наотмашь. И, чтобы немного его остудить, коснулась плеча:

– Ну извини, меня так воспитывали… что нет ситуации, из которой ты не смог бы выйти с достоинством. Я понимаю, это выглядит пафосно. Но если это в тебя вложили с детства… И я бы тоже хотела это вложить в Викешку…

На каждую ее фразу Саня нехорошо кивал. И от этого все рытвины и колдобины на незнакомой, узкой, с односторонним движением улочке бросались им под колеса. Но зато здесь зацветали каштаны. Скоро будет не улочка, а свечной заводик. Подпрыгнув на новой кочке, Саня сказал:

– Короче, сначала Октябрину Трофимовну задушили, а после уже утопили. И под мостки засунули, и так ловко, что тело через неделю нашли… Ты недельных утопленников не опознавала? Карма ты Манникова моя!

И оттого, что Лизу так никогда еще не называли, к глазам подкатили слезы. То есть нет, наверно, все-таки оттого, что с бедным Саней такое стряслось. И не нашла, что можно на это сказать. Только спросила: когда? А Саня ответил: три года назад.

Вообще же весь этот бесконечный день – после такой вот дурацкой ночи всегда не знаешь, какой взять тон, и чем дольше молчишь, тем больше не знаешь – они что-то пытались друг другу про себя объяснить яростными короткими всполохами. Саня при этом ударно доделал сложнейший макет с первоклашками (каждая мордочка была вписана в цветоложе какого-нибудь цветка, фотокнига называлась «Я садовником родился» и предназначалась в подарок училке), погордился собой, начал новый макет – и, не отрываясь от компа, сообщил, что живет не по принципам, а по наитию, да, по наитию, потому что принципами человек только задуривает и себя, и других. И вдруг, разогревшись чайником на костре, вот прям из носика пар: ты все спрашивала, почему я там шестого числа остался, сначала же можно было уйти… Так вот, отвечаю: когда они стали бросаться на всех без разбора, на девчонок, на теток, на пацанов, которых как соломину переломить – с принципами, без принципов, – никто не ушел! И еще кричали друг другу: не уходим, держим цепь!

И Лиза подумала: офигеть, неужели они всем классом подсаживали его, безвольно повисшего, на канат? Но виду не подала, чтобы особо-то не возгордился.

А после обеда Саня съездил на съемку в детсад, вернулся с веткой темно-лиловой сирени, тугой, вот только с куста, бросил ее на стол перед Лизой, небрежно и нежно, – и она (ветка, не Лиза, а Лиза не Ветка) еще длинный миг разрасталась до размеров их офиса посредством пьянящего духа. Так что в районе пяти наконец добежавшая до нее эсэмэской «гдетка?» глаза царапнула, а сердце можно сказать, что и нет.