Вечная жизнь

Окна мылись изнутри и снаружи, стены обметались от пыли, комнаты пылесосились, подметались и мылись. Каждая кладовка, каждый шкаф и шкафчик разгребались, проветривались, мылись, приводились в порядок. Росла гора вещей, промаркированных для вывоза на гаражную распродажу, как только немного потеплеет. Это было совершенно не-вы-но-си-мо.

А больше ничего интересного со мной не происходило. Рейн держался от меня подальше, хотя норой я ловила на себе его взгляды. Нелл озаряла всех медовыми улыбочками, и я несколько раз видела их с Рейном, работающими вместе. Ясное дело, в это время она была сплошной поросячий восторг. Меня больше не посещали ни кошмары, ни видения, ни внезапные озарения. Жизнь вошла в свое русло и стала казаться нормальной, насколько нормальной может быть жизнь, повернувшаяся на сто восемьдесят градусов за шесть недель.

Однажды вечером, в разгар этой всеобщей очистительной истерии, я стояла в колено-локтевой позиции, отскребая проволочной щеткой каменные плиты на кухне. Хотите, поделюсь с вами своим и рассуждениями? Итак, каменные плитки — они из камня, правильно? Камням по определению положено быть грязными. Такова их чертова природа. Значит, пытаясь сделать их чистыми, я поступаю против их природы!

Разумеется, я не рассчитывала, что красота моих умозаключений может здесь кого-нибудь убедить. Поэтому продолжала скрести.

Думаю, одаренный свыше уборщик с многолетним опытом ухода за каменными плитками выскреб бы эту пантагрюэлевскую кухню часа за два. У меня пошел уже третий час, и сорок минут назад я начала обливаться потом. Я уже говорила, что бегло говорю на пяти языках, хотя зачастую использую устаревшие конструкции, и умею ругаться еще на трех?

Это умение пришлось как нельзя кстати.

Я изо всех сил старалась не радоваться исчезновению многомесячной въевшейся грязи и не испускать восторженных вздохов при виде тусклого натурального цвета камней, проступавшего, когда я вытирала тряпкой грязную воду.

— Идиотские кухонные чертовы камни, — тихо шипела я себе под нос. — Вот скажите, чем им плох линолеум? Просто и чисто. Простая, черт, влажная, черт-черт, уборка. Но неееееет! Им ведь нужно, чтобы было что скрести этой богом проклятой чертовой жесткой, вонючей щеткой.

Я собиралась продолжить этот высокоинтеллектуальный ход мысли, когда услышала, как задняя дверь в кухню открылась и снова закрылась. В последнее время я все время была начеку, поэтому села на корточки и прислушалась. Между задней дверью и кухней находился довольно длинный коридорчик с кладовками, шкафами, стеллажами и полками для хранения разного кухонного оборудования, которое нечасто использовалось в хозяйстве. Я услышала стук ног, сбивающих снег с обуви, потом шорох снимаемых курток.

Потом раздались голоса. Мужской и женский. Кто это?

Медленно и бесшумно я встала и взяла с магнитной ленты на стене один из больших кухонных ножей. Это оказался нож для разделки мяса, добрых двенадцати дюймов длиной и острый, как бритва. Конечно, любой нож бессилен против магии, но я все-таки почувствовала себя спокойнее. Снова опустившись на коленки, я засунула нож под нижнюю полку кухонного островка и прислушалась.

Потом закрыла глаза и заставила себя дышать медленнее. Постепенно мое дыхание стало тихим и размеренным. Мне казалось, что мой слух распространился по всему дому.

— Ты можешь! — с чувством говорил женский голос.

— Нет, — отвечал мужчина.

— Можешь! — повторила женщина. Узнавание пришло мгновенно, словно запах, донесшийся по воздуху. Это была Нелл. И Рейн с ней. Она хотела от него чего-то, хотела уговорить сделать что-то, на что он отвечал холодным отказом. Однако я сразу почувствовала, что он колеблется, словно не был до конца уверен. Скорее всего, Нелл тоже это чувствовала, поэтому продолжала натиск.

Я прислушалась, склонив голову к плечу, как в кино. Эти двое были полностью поглощены друг другом. Судя по всему, вопрос касался их двоих, и не имел никакого отношения к третьим лицам, включая вашу непокорную слугу. Насколько я могла судить, Нелл не просила Рейна прикончить меня.

Затем голоса стали тише, но я по-прежнему слышала страстность, звучавшую в интонации Нелл, и ее мольбу, которую она изо всех сил пыталась выдать за обычную просьбу. Мне показалось, что она была на грани истерики.

Надо сказать, я вообще чувствительна. Кроме того, кому из нас не доводилось вести этот унизительный разговор с объектом своей безответной любви, понижая голос, чтобы никто ничего не услышал?

Я открыла глаза, окунула жестяную щетку в ведро с мыльной водой и решила деликатно дать понять, что они тут не одни.

— Спу-у-у-у-у-стись вни-и-из, прекра-а-а-асная колесни-и-и-и-ца, — завыла я, стараясь вложить в эту песню всю горечь своего маленького невольничьего сердечка. — Приди-и-и-и, чтоб забрать меня домо-о-ой...

Тишина.