Вечная жизнь

Но под этой маской я постоянно чувствовала ее тихую одержимость Рейном, который относился к ней как к избалованной комнатной собачке. Он считал, что они просто добрые друзья и соратники — потому что был тупым самовлюбленным болваном, ничего не видящим дальше собственного носа. А Нелл мечтала умчаться вместе с ним в светлый Тахти-рассвет, чтобы заполучить его целиком, навсегда. Не раз и не два я наблюдала, как она хитроумно перекраивает распорядок дня, чтобы они с Рейном оказались заняты одним и тем же делом и работали бок о бок. Она постоянно просила его помочь ей с учебой и оказывала ему тысячи мелких услуг, которые он даже не замечал.

Что касается меня, то так уж случилось, что люди либо искренне меня любят, либо столь же искренне ненавидят, и Нелл, похоже, склонялась к последним. Не могу сказать, чтобы она меня реально ненавидела, но всякий раз, когда она видела нас с Рейном работающими вместе, в ее глазах появлялось такое выражение, словно она с удовольствием превратила бы меня в камень. Если бы могла.

Потом я моргала, и все исчезало.

Это делало мою жизнь здесь немного интереснее.

Внезапно я вспомнила, что Ривер ждет моего ответа.

Честное слово, я хотела бы сказать ей: «Да! С радостью! О, да! Сердцем и душой я уже с вами и готова измениться!» Но это была неправда.

— Хмм, думаю, у меня хватит сил протянуть еще недельку, — вот и все, на что я оказалась способна.

Высказавшись, я напряглась, ожидая, что Ривер попросит меня уехать.

— Замечательно! — сказала она и поцеловала меня в щеку.

Я вдруг ужасно смутилась и зачем-то потрогала щеку в том месте, где она поцеловала.

— И вот еще что, — сказала Ривер, а я приподняла брови. — Тебе нужна другая одежда. — Она с нескрываемым любопытством оглядела мою комнату. — Нормальные джинсы и вельветки. Длинное и теплое нижнее белье. Носки. Теплые рубашки, шерстяные свитера, толстые перчатки. Удобные ботинки или кроссовки. Тапочки для дома. Какая-нибудь теплая одежда для сна, — она поддела носком ботинка мой чемодан. — У тебя тут есть что-нибудь такое?

Я подумала о разрозненных, не сочетающихся друг с другом, по большей части черных одежках, которые я наспех покидала в чемодан, о дорогих дизайнерских шмотках, за которыми я никогда не умела правильно ухаживать, о дешевых панковских футболках и совершенно неуместных здесь шелковых платьицах.

— Кажется, вы правы, — мрачно буркнула я. — Тем более что мне, по-видимому, придется много работать на улице.

— Да уж, — рассмеялась Ривер. — Скоро кто-нибудь из наших поедет в город и захватит тебя с собой.

На следующий день, поздним утром (то есть часов в девять по здешнему чокнутому распорядку) я подметала длинную парадную лестницу, пытаясь вспомнить слова какой-нибудь подходящей песенки из Диснеевского мультика про Золушку. И еще я думала о том, насколько сильно история Золушки, а вместе с ней и все другие сказки, изменились с течением веков — очистились, стали менее страшными, а многие даже обрели счастливые концы.

Кстати, вся эта история с хрустальной туфелькой была не более чем ошибкой переводчика. Когда я впервые услышала эту сказку, Золушкины туфельки были сделаны из меха горностая, то есть из vair, по-французски. При переводе на английский это слово прочли как verre, стекло, отсюда и пошла вся история. Подметая лестницу, я тихонько напевала песенку мышек из мультфильма. А теперь давайте все вместе представим, насколько далека моя теперешняя жизнь от суеты, шика и блеска? Правильно. Чертовски далека.

— Я поведу! — раздался снизу, из прихожей, веселенький голосок Нелл. Через мгновение возле перил показалась ее каштановая головка, а потом рядом возник Рейн и, как всегда, невозмутимо сказал:

— Я сам сяду за руль.

Интересно, кто он из скандинавских богов? Наверное. Один. Бог Одиозности.

Нелл капризно надула губки, и тут меня черт дернул за язык. Перегнувшись через перила я крикнула:

— Позволь ему вести, Нелл. В конце концов, у него есть член. Как ни крути, большая разница.

Она вытаращила свои голубые глазки и уставилась на меня — сначала с изумлением, словно не могла поверить своим ушам, а затем с раздражением, когда заметила, что Рейн тоже на меня смотрит.

Мне все это надоело. Пришло время плеснуть маслица в огонь. Деловито работая метлой, я замерила:

— Разумеется, за рулем разницы нет никакой. Это понятно. Разница совсем в другом. Мальчики писают стоя и все такое.

— Что ты хочешь сказать? — натянуто спросил Рейн.

— Да так, ничего особенного. Просто лоббирую твое право водить машину. Ты ведь уже взрослый? Сколько тебе? Тридцатник?

В целом, он выглядел лет на двадцать, максимум, двадцать два, но его потрясающие глаза бли старше. На сотни лет старше.

Рейн ничего не ответил, а Нелл наморщила лобик и сказала:

— Ему двести шестьдесят семь! Мне восемьдесят три. А тебе сколько?

Ее британский акцент стал резче.