Вечная ночь

Шарахнул звонок. Борис Александрович вздрогнул. Несколько секунд класс продолжал сидеть неподвижно. На его открытых уроках такие вещи вызывали у некоторых коллег жгучую зависть. Обычно дети вскакивают мгновенно, шумят, выбегают из класса, словно все сорок пять минут урока только и ждали этого счастливого момента.

– Как это вам удается? – пожимала плечами директриса. – Вы их прямо будто заколдовали.

– Все, ребятки, урок окончен, домашнее задание на доске, оценки за сочинения – в среду.

Он опустился на стул, вытер влажный лоб.

– Борис Александрович, Борис Александрович! – К его столу шла, неуклюже переваливаясь, толстенькая Аванесова. Взгляд черных выпуклых глаз казался испуганным.

– Да, Карина.

– Вы сочинения уже проверили?

– Не все. А что?

– Ой, правда? Не все? А Жени Качаловой тетрадку… – Она запнулась и покраснела.

– Ну, Кариша, в чем дело? Продолжай.

– Понимаете, случайно так получилось, в общем, Женя болеет, она передала мне тетрадь с сочинением, чтобы я сдала. Это было в четверг, а вечером она мне позвонила, сказала, что тетрадка не та, она перепутала. И просила, чтобы я поменяла. Вот, я принесла. Тут сочинение.

Карина положила на стол обычную тетрадку в линейку, сорок восемь листов, на обложке игрушечные медвежата. «Тетрадь уч. 8 „А“ класса, Качаловой Евгении».

– Вы, пожалуйста, Борис Александрович, вы отдайте мне ту, другую. Они, понимаете, совершенно одинаковые. Женя просто перепутала. А я забыла. Я должна была еще в пятницу поменять, но вылетело из головы, а сейчас нашла в сумке.

Когда Карина нервничала, у нее появлялся легкий армянский акцент.

– Вы ту, другую тетрадь отдайте, пожалуйста, – повторила она несколько раз, подрагивая длинными черными ресницами.

– Конечно, отдам. Но только завтра. Она у меня дома.

– Дома?! – Карина готова была заплакать.

– Ну да. Что ты так волнуешься?

– Я? Совершенно не волнуюсь. Вам показалось. Просто… Мне перед Женей неудобно, она просила, я забыла.

– Кстати, а что с Женей?

– Как обычно. Хронический бронхит.

* * *

Странник мог не спать сутками. Ему хватало двух-трех часов сна, чтобы почувствовать себя свежим и отдохнувшим. Для гоминидов бессонница вредна и опасна. Их мозг нуждается в восьмичасовом отдыхе.

Животные много спят. Человек может и должен бодрствовать. Отпущенное время слишком дорого, чтобы тратить его на сон.

Странник проживал не одну, а две жизни. Самым тяжелым оказывался момент перехода из одной в другую, из света во тьму и обратно. Шкура гоминида была чем-то вроде резинового водолазного костюма, в который следует облачиться, чтобы нырнуть в ледяную мрачную глубину.

Первого ангела он освободил очень давно, в ранней юности. Это произошло почти случайно, он не хотел.

Ему было шестнадцать, ей четырнадцать. Она сама затащила его на чердак, расстегнула ему рубашку и штаны, задрала свою юбчонку. Байковые трико, чулки на резиновых подвязках, сопение, жаркая возня, запах земляничного мыла. А потом смех. Злой, издевательский хохот.

Он читал, что в джунглях Южной Америки живут гигантские пауки, похожие на обезьян. Они нападают на свою жертву, кусают ее и пускают в организм сильнейший яд, от которого растворяются даже кости. Потом они высасывают из жертвы все, и остается только оболочка. Мертвая пустая кожа. Возможно, это выдумка. Но с той, первой девочкой его плоть оказалась мертвой и пустой, вялой, как тряпка. Девочка долго, жадно целовала его в губы, пустила яд, выпила из него жизнь, силу, а потом, сытая, стала смеяться.

Он не хотел ее убивать. Ему надо было, чтобы она замолчала. Только когда она перестала биться, хрипеть, он почувствовал себя живым. Он вернул силу, которую она у него отняла.

Никто не видел, как они поднимались на чердак. Никому в голову не пришло подозревать его, хорошего мальчика, отличника. Уголовной шпаны в окрестных дворах было полно, девочка считалась шалавой и вертихвосткой. Кто-то из коммунальных кумушек сказал: сама виновата, допрыгалась.

А от своей бабушки он услышал: «Ангел отлетел». Он спросил: «Куда?» Бабушка ответила: «На небо».

Он понял, что освободил ангела. С тех пор он стал их видеть и слышать. С каждым годом их голоса звучали все громче, все жалобней.

Много лет он жил в рутинной реальности, в глубине вечной ночи, за чертой Апокалипсиса, ясно сознавая свою миссию, но не смея действовать. Он слышал и видел ангелов, продумывал все до мелочей, бродил возле школ, детских парков, но каждый раз что-то останавливало его. Он возвращался в реальность, измотанный, опустошенный, утешаясь тем, что время его не пришло и то, что случилось однажды, неизбежно должно повториться.