Вечная молодость графини

Зубр мотнул головой, скидывая ношу, и грохнулся жеребец Ференца, подмял всадника. Вывалилась на траву сизая требуха, поползла скользкими змеями. Животное еще жило, хрипело, дергало ногами, но подняться не пыталось. Черной тенью дергался человек. И зубр кинулся на них, норовя растоптать.

– Н-но! – Эржбета направила кобылу наперерез. Поводья врезались в пальцы сквозь кожу перчаток. Тяжесть копья оттягивала руку, и та показалась вдруг слишком слабой, чтобы нанести удар.

Визг кобылы смешался с ревом зубра. Кривая морда, поросшая кудлатой шерстью, оказалась вдруг слишком близко. Крутые рога вошли в конский бок. Хрустнули ребра. И Эржбету подняло. Она с удивлением глядела на людей, окруживших поляну, на суетливые мелкие тени собак, на Ференца, которому удалось выкарабкаться из-под коня…

Внизу, широкий и тяжелый, виднелся загривок зубра. И Эржбета со странным спокойствием вонзила в него копье. Клинок пробил слой жира и мышц, застряв в сочленении шеи. Эржбета в отчаянии навалилась всем телом, чувствуя, как выскальзывает из седла, повисая на массивной зубриной голове.

Что-то хрустнуло. Копье прошло глубже и застряло окончательно.

Только зверь не спешил умирать.

Эржбета вцепилась в шерсть, грязную и тугую, похожую на сухие водоросли и старушачьи космы одновременно. Клочья выдирались.

Зубр стоял.

Он сипел, обжигая дыханием Эржбетин живот. У него хватило бы сил сделать шаг или мотнуть головой, сбрасывая ношу на землю, под копыта. Или же подбросить вверх, ловя рогами, осклизлыми от конской крови. А он просто стоял и глаза его были пусты. Но вот, покачнувшись, зубр рухнул. И было его падение подобно падению столетнего дуба. Снова вздрогнула земля, застонала глухо, и был тот стон последним, что услышала Эржбета.

Она лежала в тиши и слушала темноту. А темнота окружила Эржбету тяжелыми крыльями, ластясь и вздыхая. Иногда темнота решалась заговорить, но голоса ее были невнятны. Будто звала. Но куда? Эржбете не хотелось откликаться, и она пряталась от темноты.

Тогда та начала плакать.

А отчаявшись добиться своего слезами, принялась лепить лица. Отец, со всеми строгий, а Эржбете улыбается, и улыбка его красива, потому что еврей Ноам сделал ему хорошие зубы. Мать хмурая, деловитая, смотрит неодобрительно. Орошля. Ее лицо проступает смутно и вызывает злость. Ференц. Его темнота показывает долго, любовно вырисовывая каждую черточку.

Дети.

Чего им надо? Пусть отстанут.