Вечная молодость графини

– Это внутри, глубоко вот тут, – Алина тронула себя за шею, хотя пустота находилась ниже. Но ей было противно думать, что кто-то станет пялиться на грудь. – Это когда сердце бьется, как часы. Хорошие, швейцарские, считает время, а кроме времени, ничего нет. Время – странная материя.

– Ты завидовала? – Дарья Федоровна окинула пламенеющим взглядом, точно желая сжечь.

Почему бы и нет? В старину ведьм жгли и это, наверное, правильно. Огонь согрел бы. Но она не права: не было зависти. Скорее, удивление. И попытка приспособиться, понять их всех.

И этих, собравшихся стаей, Алина понимала. Презирают. Задирают подбородки и тянут шеи, пытаясь казаться выше и значительней. О да, они получили очередное подтверждение собственной исключительности.

Невинные овцы…

Хотя какие они овцы? Волки в овечьих шкурах.

Любимая сестричка, захлопнувшая дверь перед Алининым носом. И открывшая только когда стало выгодно открыть. Пусть теперь другие поют о родственной любви.

Витольд, несчастный камушек, на котором столкнулись две горы. Это ж надо было такой идиоткой быть?! У него не хватило духу даже на то, чтобы добиться желаемого.

А Дарья Федоровна хороша.

Жаль, что настолько хороша. С другой стороны, что это изменит? И Алина сказала вслух то, что говорила себе тысячу раз:

– Я хотела быть живой. Сначала я пыталась быть Батори и умерла, как они. Мулло. Или ламии. Не живые. Вампиры питаются кровью, а Батори – чужими силами. Берут кого-нибудь и высасывают. И если ты – не один из них, то обречен.

Растянувшаяся агония Стефании, которая говорила о смерти, но умирать не торопилась, зато рьяно опекала Алину. Вот только с каждым разом все тяжелее становилось выносить эти разговоры.

И эта ее привычка…

– Садись, милая, – шептала Стефания, выбираясь из кровати. – Садись перед зеркалом, посмотри, до чего ты красива.

Она доставала резную шкатулку и, вынув гребень, принималась расчесывать волосы. Поначалу Алина не понимала – зачем? И смешная, видела в том заботу о себе, ведь от прикосновений Стефании становилось тепло и хорошо.

Правда, к вечеру тепло уходило, сменяясь ознобом, а сон не приносил облегчения.

– Она пила из меня жизнь. Меняла свою на мою.

– А вы решили отомстить, убив ее внучек?

Как пафосно звучит. Не в мести дело, а в том, что яблочко от яблони недалеко падает. И не зря беспокоилась старуха о крови Батори – проросла она в обеих девочках. Бледная Ольга с ее вечным нытьем тянула нервы. Татьяна была мрачна и горделива. Таясь в себе, она следила за Алиной, ходила тенью и подобно тени крала силы. Сами виноваты!

– Они же дети, – с упреком произнесла Дарья Федоровна.

– Они Батори. И он Батори. Поэтому я сдержала слово. Род не угаснет.

Только исчезнет зло, которое в нем жило.

Алина посмотрела на руки. Кожа темнела прямо на глазах, и расползались паучьей сетью трещины, как будто это не кожа – стекло. Мягкое, теплое стекло. Тронь и рассыплется.

Она не хотела плохого. Просто остановить их, чтобы другие, такие же как Алина, не попадались в сладкие ловушки. Гребень – просто средство. Это ведь даже справедливо, чтобы они отдали свою жизнь Алине, ведь Алина отдавала свою старухе и им.

Жертва за жертву.

Трещин все больше. На лицо бы посмотреть, но в зале нет зеркал, а выпустить Алину – не выпустят. Пока. У них все равно ничего нету. Она умнее! Она перехитрила и Батори, перехитрит и этих, шакальей стаей собравшихся здесь. Она расскажет им все, а потом посмеется: ведь за этими словами не будет доказательств. И когда они осознают свою беспомощность, Алина прикажет им убраться из дому.

Всем.

Кроме Сергея.

Он смешной мальчик. И был смешным. Цеплялся за широкие штаны Люсиль, сосал палец и смотрел на Алину снизу вверх, а в глазах стояли слезы. Он тоже не хотел уходить и боялся новой жизни точно так же, как когда-то боялась сама Алина. От мальчика пахло сигаретами. А мамаша, сунув в руки пакетик с одеждой и документами, рявкнула:

– Мотайте отсюда.

Сергей плохо ходил и почти не разговаривал, но это потому, что им не занимались. Он боялся людей, и Алина ощущала его страх, словно свой собственный. Она взяла мальчишку на руки и поцеловала, хотя раньше никогда не целовала детей – пугали.

– Мы поедем к одной тете. Это хорошая тетя. Ты будешь жить у нее. Понимаешь?

Сергей кивнул, не вынимая пальца изо рта, и всю дорогу молчал, только исподтишка на Алину косился и вздыхал совершенно по-взрослому.

Рассказывать об этом легко.

– Она привезла его мне, – вклинилась в воспоминания Галина. – Как щенка какого-то. Дескать, у тебя все равно сын из больниц не вылезал, таки и никто не догадается.

Лицо Сергея бледно. А маленькая дрянь, Анечка, за руку держит. Только не братца держит – кошелек, который отпускать неохота.

– Ваш родной ребенок…

– Родился больным, – тихо сказала Галя, сложив руки на коленях. Жалости ищет? Алину никто не жалел, когда ее собственный ребеночек нерожденным умер. Так что справедливо все, предопределено.

– Он и вправду только в первый год дома был, а потом больницы и больницы…

– За которые платила я.