Вечера с историком

– Ах вот как! Ты клянешься мне в любви и, когда я готова пожертвовать всем ради тебя, ты не желаешь принести мне эту маленькую жертву и даже оскорбляешь моих предков, словно они не были моими. Я лучше думала о тебе, иначе не просила бы сегодня прийти сюда. Я думаю, тебе лучше оставить меня.

Дрожащий, в полном смятении, охваченный бурей противоречивых чувств, он пытался защититься, оправдаться, переубедить ее. Его возбужденная речь лилась непрерывно, но впустую. Девушка оставалась холодной и равнодушной настолько, насколько раньше была нежной и страстной. Он доказал, чего стоит его любовь. Он может идти своей дорогой.

Для него принять ее предложение действительно означало бы осквернить веру. Однако от мечты стать обладателем десяти миллионов мараведи и ни с кем не сравнимой по красоте женщины было не так-то легко отказаться. Он был достаточно алчен от природы и к тому же сильно нуждался в деньгах, потому готов был уже смириться с участием в отвратительном ему ритуале венчания, лишь бы осуществить эту свою мечту. Но, хотя сомнения христианина почти исчезли, оставался страх.

– Ты ничего не понимаешь, – воскликнул он. – Если бы стало известно, что я могу допустить возможность такой процедуры, Святая Палата сочла бы это несомненным доказательством вероотступничества и послала бы меня на костер.

– Ну, если это единственное препятствие, то оно легко преодолимо, – холодно сказала она. – Кому на тебя доносить? Раввину, что ждет наверху, донос будет стоить собственной жизни, а кто еще будет об этом знать?

– Ты уверена в этом?

Он был побежден. Но теперь уже она решила поиграть им немного, заставляя его преодолевать неприязнь, возникшую в ней из-за его недавней нерешительности. Эта игра продолжалась до тех пор, пока он сам не начал настойчиво умолять ее о быстрейшем совершении еврейского обряда бракосочетания, вызвавшего в нем такое отвращение.

Наконец она сдалась и провела его в свою комнату, где когда-то встречались заговорщики.

– Где же раввин? – спросил он нетерпеливо, оглядывая пустую комнату.

– Я позову его, если ты действительно уверен, что этого хочешь.

– Уверен? Разве я недостаточно ясно подтвердил это? Ты до сих пор сомневаешься во мне?

– Нет, – сказала девушка. Она стояла поодаль, искусно управляя им.

– Но я не хочу, чтобы люди думали, будто тебя к этому принудили.

Это были очень странные слова, но он не обратил внимания на их необычность. Он вообще не отличался сметливостью.

– Я настаиваю, чтобы ты подтвердил, что сам желаешь, чтобы наш брак был заключен в соответствии с еврейскими традициями и по закону Моисея.

И он, подогреваемый нетерпением, желая быстрее покончить с этим делом, поспешно ответил:

– Конечно же, я заявляю, что я хочу, чтобы наш брак был заключен по еврейскому обычаю и в соответствии с законом Моисея. Ну, а теперь, где же раввин? – он услышал звук и заметил дрожание гобелена, маскировавшего дверь алькова.

– А! Он, наверное, здесь…

Он неожиданно замолк и отпрянул, как от удара, судорожно вскинув руки. Гобелен откинулся, и оттуда вышел не раввин, которого он ожидал увидеть, а высокий худой человек, слегка ссутулившийся в плечах, одетый в белую рясу и черный плащ ордена святого Доминика. Лицо его было спрятано под сенью черного капюшона. Позади него стояли два мирских брата этого ордена, два вооруженных служителя Святой Палаты с белыми крестами на черных камзолах.

В ужасе от этого видения, вызванного, казалось, только что произнесенными им святотатственными словами, дон Родриго несколько мгновений стоял неподвижно в тупом изумлении, даже не пытаясь осознать смысл происшедшего.

Монах откинул капюшон, глазам Родриго открылось ласковое, проникнутое сочувствием, бесконечно грустное лицо Томаза де Торквемады. Грустью и состраданием был также проникнут голос этого глубоко искреннего и святого человека.

– Сын мой, мне сказали, что ты вероотступник. Однако, чтобы поверить в такую невероятную для человека твоего происхождения вещь, я должен был лично убедиться в этом. О, мой бедный сын, по чьему злому умыслу ты так далеко отошел от пути истинного?

В чистых грустных глазах инквизитора блестели слезы. Его мягкий голос дрожал от сострадания.

И тут ужас дона Родриго сменился гневом. Полным страстного упрека жестом он указал на Изабеллу.

– Вот эта женщина заколдовала, одурачила и совратила меня! Она устроила ловушку, в которую заманила меня, чтобы погубить.

– Верно, ловушку. Она получила мое согласие на это, чтобы испытать твою веру, которая, как мне говорили, не тверда. Будь твое сердце свободно от ереси, ты никогда бы не попал в эту ловушку. Если бы у тебя была крепкая вера, сын мой, ничто не могло бы отвратить тебя от верности нашему Спасителю.

– Господи! Молю тебя, услышь меня, Господи! – Родриго упал на колени, подняв к небу сложенные в умоляющем жесте руки.