Вечер в вишнёвом саду (сборник)

Алка открыла рот и ахнула.

— Когда?

— Как когда? В октябре!

— Откуда ты знаешь?

— Он сам мне сказал. Перед смертью.

Алка горячо заплакала и обняла меня. Я тоже заплакала.

— Чего ж ты молчала? Сказала бы Вере Васильне!

Я всей душой верила, что мой дед взял Зимний, и это его я узнала в одном из бегущих вчера на картине. Конечно, тот, слева. А может быть, справа.

— Он был героем-революционером, — дрожащими губами уточнила я, и сердце ударило в самое горло. — Он жизнь свою отдал борьбе.

Мощная ладонь тети Кати хлопнула по двери.

— Чего там заперлись?

— Сейчас! Погодите! — и я отмахнулась.

— Гони их, Катюша! — солидно сказал дядя Саша. — Они уже час там сидят.

— Перед самой смертью, — задыхаясь и торопливо сглатывая слезы, продолжала я, — он подозвал меня к себе и сказал, что взял тогда Зимний дворец.

— А бабушка знает?

— Наверное, нет. Он сказал: «никому».

— Да что вы там? Ай обоссались? — спросила сквозь дверь тетя Катя.

Она любила меня и терпеть не могла Алку, которая, будучи дочкой «гулящей», могла научить меня ужас чему.

— Катюша, я тоже хочу в туалет, — сказал дядя Саша, любивший слова покрасивей. — Гони их оттуда взашей.

Мы вышли. Тетя Катя всплеснула голыми руками в муке.

— Так что ж вы тут делали?

Ночью я не могла заснуть. Тело пылало под одеялом, а память восстанавливала минуту, как дед (тут перед глазами возникала некоторая путаница между моим настоящим дедом, высоким, худым, серебристо-небритым, и этим матросом, который был слева!) подозвал меня к своей кровати и повторил все, что вчера рассказала чернобровая Вера Васильна, тыкая указкой в картину. Утром оказалось, что у меня температура, и я проболела не только каникулы, но целых три дня после этих каникул.

Когда я за руку с бабулей вошла в школьный вестибюль, оба наших класса «А» и «Б» были уже построены и развернуты лицами к лестнице. Бабуля приготовилась извиняться, но Вера Васильевна, вся разрумянившись, шагнула навстречу, как будто бы мы принесли ей подарки.

— Иди скорей, стройся! — сказала она и расправила брови.

На перемене Вера Васильна подошла ко мне:

— Панкратова!

Мы с Алкой гуляли по коридору.

— Воронина, погуляй одна! — сказала Вера Васильна. — Панкратова, иди за мной!

В пустом классе были открыты форточки: помещение проветривали, и пахло немного бензином и снегом.

— Твой дедушка был революционером? — волнуясь, спросила она.

Я покраснела так, что школьное платье прилипло к спине.

— Да, был. Он взял Зимний дворец.

Большое лицо Веры Васильны пошло пятнами, похожими на гроздья рябины.

— Панкратова! Что же ты раньше молчала? Твой дед был героем. Теперь весь наш класс будет этим гордиться.

Глаза ее увлажнились, и она быстро погладила меня по голове.

После уроков Вера Васильна, расталкивая учеников и родителей, протиснулась к бабуле, ждущей на лавочке в вестибюле с моей шубой и валенками на коленях. Бабуля испуганно приподнялась.

— Мы узнали, что ваш муж принимал участие в штурме Зимнего дворца, — сказала Вера Васильна, схватив сильными пальцами ее руку.

Бабуля выронила валенки.

— Ваша внучка рассказала об этом своей подруге Ворониной, а Воронина рассказала мне.

Тот страх, который сковал бабулю, был вряд ли подвластен словам. Но опыт всей прожитой жизни был равен наставшему страху. Она усмехнулась:

— Болтушка какая! Вот хвастаться любит!

— Какое же тут хвастовство? Ведь этим же нужно гордиться!

— А мы ей всегда говорим, — не чувствуя губ, языка, неба, рук и мелко дрожа, отвечала бабуля, — что каждый лишь сам за себя отвечает и нужно своими заслугами жить. За спину другого не прятаться.

— Но если в семье есть герой?

— Ах, что тут такого? У нас вокруг много героев.

— Так я расскажу на линейке ребятам? — полувопросительно сказала Вера Васильна.

— Вы знаете, лучше не нужно! Когда это было! Воды утекло! — Бабуля махнула рукой. — А ей привыкать к хвастовству! Она вон и так ни уроки не учит, ни книг не читает. Скажу ей: «посуду помой» — не желает! А тут и вообще ведь от рук отобьется! Нет, очень прошу вас, не нужно!

Бабуля повела меня домой, ухватив за воротник и даже не взяв у меня портфеля, который волочился за нами по снегу. Дома она села на стул и расплакалась.

— Господи! — заговорила она сквозь слезы, глядя на висевшие по стенам фотографии. — Господи! Ты меня слышишь! Набитая дура растет! Взяли Зимний!