Вечер и утро

Он уже успел перезнакомиться со всеми жителями деревни и потому узнал собравшихся. Настоятель Дегберт беседовал со своим братом Дренгом. Квенбург и румяная Беббе прислушивались к разговору. Рядом сидели три другие женщины — Леовгифу, иначе Лив, мать Квенбург; более молодая Этель, вторая жена или, может быть, наложница Дренга; и Блод, рабыня, наполнявшая кружки из кувшина.

Когда Эдгар подошел ближе, рабыня повернулась к нему и спросила на ломаном англосаксонском:

— Хотеть эль?

Эдгар покачал головой.

— У меня нет денег.

Остальные воззрились на него, и Квенбург с усмешкой сказала:

— Зачем ты пришел в таверну, если не можешь позволить себе кружку эля?

Очевидно, она все еще злилась на то, что Эдгар отверг ее приставания. Сам того не желая, он нажил себе врага. Юноша мысленно застонал.

Обращаясь ко всем сразу и словно не услышав язвительных слов Квенбург, он негромко проговорил:

— Мать просит одолжить отрез прочного шнура на починку обуви.

— А чего сама не сделает? — не унималась Квенбург.

Остальные промолчали.

Эдгар растерялся, но отступать не спешил.

— Мы будем признательны за одолжение, — произнес он, стараясь не скрежетать зубами. — И непременно вернем, когда встанем на ноги.

— Если это когда-нибудь случится, — ввернула Квенбург.

Лив недовольно фыркнула. На вид ей было около тридцати, значит, Квенбург она родила лет в пятнадцать. Когда-то она наверняка была хорошенькой, подумалось Эдгару, но сейчас выглядела так, будто выпила слишком много собственноручно сваренного эля. Правда, она оставалась достаточно трезвой, чтобы укорить свою дочь за грубость.

— Добрые соседи так себя не ведут, девчушка.

— Оставь ее в покое, — сердито проворчал Дренг. — Она ничего такого не сказала.

Снисходительный отец, понятно, откуда что берется у дочери.

Лив встала.

— Идем, — позвала она Эдгара доброжелательным тоном. — Глядишь, у меня что найдется.

Он последовал за нею в дом. Она зачерпнула из бочки кружку эля и протянула ему.

— Бесплатно.

— Спасибо. — Он сделал глоток. Да, эль и вправду был хорош, отчего настроение Эдгара резко подскочило. Он осушил кружку и сказал: — Очень вкусно.

Лив улыбнулась.

Тут Эдгару вдруг пришло в голову, что она может иметь на него те же виды, что и ее дочь. Нет, он не страдал избытком тщеславия и не думал, что на него должны кидаться все женщины на свете, но догадывался, что в крохотной деревеньке каждый новый мужчина вызывает повышенный интерес.

Лив отвернулась и принялась рыться в сундуке. Мгновение спустя она достала моток веревки.

— Держи.

Она просто проявила доброту.

— Ты хорошая соседка. Благодарю.

Она забрала у него пустую кружку.

— Передавай наилучшие пожелания своей матери. Она храбрая женщина.

Эдгар вышел на улицу. Там разглагольствовал Дегберт, явно под воздействием напитка, который он столь охотно поглощал.

— По церковным календарям мы живем в девятьсот девяносто седьмом году от Рождества Господа нашего! Иисусу исполнилось девятьсот девяносто семь лет. Через три года наступит тысячелетие[11].

Эдгар разбирался в числах и просто не мог промолчать.

— Разве Иисус родился не в первый год? — уточнил он.

— Так и есть. — Дегберт посмотрел на юношу и снисходительно добавил: — Это знает каждый образованный человек[12].

— Выходит, свой первый день рождения он справлял во втором году.

Дегберт не нашелся с ответом, а Эдгар продолжал:

— В третий год ему исполнилось два года и так далее. Значит, в этом году, девятьсот девяносто седьмом от Рождества, ему исполнится девятьсот девяносто шесть лет.

Дегберт взъярился.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь, высокомерный щенок!

Голос разума уговаривал Эдгара не спорить, но юноша поддался желанию исправить арифметическую ошибку.

— Вполне понимаю. День рождения Иисуса — это день Рождества, так что сейчас ему, строго говоря, всего девятьсот девяносто пять лет с половиной.

Лив, наблюдавшая за спором из дверного проема, ухмыльнулась.

— Вот так-то, Дегси!

Дегберт сделался мертвенно-бледным.

— Как ты смеешь говорить такое священнику? — прошипел он. — Ты вообще кто, по-твоему, такой? Даже читать не умеешь!

— Зато считать хорошо умею, — упрямо стоял на своем Эдгар.

— Забирай свою веревку, парень, — сказал Дренг, — и уходи. Не возвращайся, пока не научишься уважать старших и тех, кто выше тебя.

— Это же просто числа. — Эдгар желал все исправить, но понимал, что уже слишком поздно. — Я не хотел проявлять непочтительность.

— Прочь с моих глаз! — бросил Дегберт.

— Давай-давай, проваливай, — добавил Дренг.

Эдгар повернулся и пошел в сторону реки, обуреваемый горькими чувствами. Его семья нуждалась в любой возможной помощи, а он только что нажил двух врагов.

Зачем он вообще открыл рот, болван!

4

Начало июля 997 г.

Дама Рагнхильд, дочь графа Хьюберта Шербурского, сидела между английским монахом и французским священником. Сама Рагна, как называли ее близкие, находила монаха забавным, а священника напыщенным, но именно священника ей поручили очаровать.