Вдребезги

Когда урок закончился, он не побежал вместе со всеми в столовую, да и в раздевалку тоже не побежал, а встал у подоконника, ожидая, когда же все выйдут. Девочки, проходя мимо него, хихикали, мальчики – хмыкали. Казалось, пока жить можно. Через некоторое время поток проходящих мимо стал редеть, и Миша пошёл в раздевалку.

«Ага», – подумал мальчик и снова оказался на грани истошного плача. Его рюкзак валялся на полу, как и один ботинок. Второго, конечно, не было. Звенящая безысходность стала душить его, снова застилая слезной пеленой глаза. Он бросился к рюкзаку – расстёгнут. Стал рыться и наткнулся на что-то вроде комков земли…

Дверь в раздевалку открылась, отчего Миша чуть не подпрыгнул.

– Желток, – позвал его толстый.

Миша молчал, выбрасывая застарелое собачье дерьмо из рюкзака, слёзы катились у него по щекам, а рот беззвучно искривился.

– Желток! – повторил толстый.

Миша продолжил игнорировать этого ублюдка.

– Слышь, ты чё молчишь, Желток! – заорал толстяк. – Ты оглох?

Он быстро забежал внутрь и пинком выбил рюкзак из рук у Миши.

– Да отстань ты от меня! – заверещал Миша и заревел в голос. – Что тебе нужно? Что?!

Потом он убежал. Убежал, и всё. Бросив ботинки, бросив рюкзак. Он видел, с каким ехидством смотрели на него старшеклассники и старшеклассницы. И чувствовал себя таким одиноким, таким униженным. Таким одиноким. Таким одиноким!

В этот день они больше не издевались над ним, ведь до слёз его же довели, дело сделано. Хотя и на математике, и на физике, он чувствовал, как на него пялятся его мучители. И пристальнее всех смотрел тот человек, который придумал ему кличку; который придумал ему подкидывать дерьмо; который тыкал его карандашом в спину по средам, оставляя красные точки на его рубашке…

……….

СЕГОДНЯ

8.

Михаил замолчал, вертя в руках смятую пачку сигарет, но продолжал смотреть на пистолет, дуло которого легонько подрагивало.

– Ну и что Вы молчите, доктор? – резко спросил Михаил. – Я в седьмой палате с мечтой о хит-параде… Я буду прыгать на кровати, можно?

– Как хотите, – согласилась Светлана Алексеевна, отсчитывая время до прихода Садовских. Неадекват рассказывал про своё детство где-то минут пятнадцать, не меньше. – Ужасная история.

Михаил вымученно рассмеялся, но ничего не ответил.

– Может, Вы мне ещё и сочувствуете?

– Я Вам сочувствую… Как я могу звать Вас? – спросила докторша.

– Никак меня не зовите, – буркнул он. – Я же никто. Давайте, говорите что-нибудь.

Он машинально направил ствол на неё, из-за чего она беспокойно заёрзала.

– Вам надо отпустить прошлое, – аккуратно сказала Светлана Алексеевна, пытаясь добавить в голос мягкости. Ну и, конечно, не смотреть на него своим тяжёлым взглядом, а то он в ней четвёртую дыру проделает. – Иначе Вы не сможете быть счастливы.

– Я и так не смогу, идиотка тупая, – он бросил скомканную пачку на пол и достал почти

идентично смятую упаковку обезболивающего. Покрутил в руках, с интересом разглядвая трещинки на упаковке, будто видел в это      й упаковке себя самого.

– Хорошее средство, – сказал он и кивнул. – Но дорогое… Ты бы только знала. То есть, Вы.

Она не была психиатром, но ей и не надо было им быть – перед ней агрессивный стопроцентный шизик. Эх, а ведь могла бы нежиться с любимым, а не сидеть тут, пытаясь не смотреть на раззявленный рот своей мёртвой секретарши.

– Какой у Вас диагноз? – спросила она, готовясь к взрыву его эмоций.

– Это уже не важно, – отрезал Михаил. – Я думаю, что всё кончено для меня.

Он быстро приставил пистолет к виску и скосился на неё.

«ДА! ДАВАЙ, УРОД ВОНЮЧИЙ, СТРЕЛЯЙ!!! ВЫСТРЕЛИ, НУ ВЫСТРЕЛИ, ТОГДА Я БУДУ ПРИХОДИТЬ КАЖДЫЙ ДЕНЬ НА АВТОВОКЗАЛ И ДАВАТЬ ПОТРОГАТЬ СЕБЯ ЗА СИСЬКИ ВСЕМ ЖЕЛАЮЩИМ БОМЖАМ! ВЫСТРЕЛИ, УМОЛЯЮ!»

– Вы хотите, чтобы я выстрелил? – спросил он спокойно.

– Нет, – ответила она. – Вы должны… жить. Понимаете.

Он снова перевёл пистолет на неё.

– Убеди меня, что я должен жить. Если не убедишь, я клянусь, что мы помчимся в ад на одной маршрутке. Ты же понимаешь.

Она понимала.

……….

В ЭТО ЖЕ ВРЕМЯ

9

.

– Выключен, – сказала жена Садовского, демонстративно отвернувшаяся от него так, насколько это позволяло переднее сиденье их тёмно-оранжевого «лексуса». Они стояли в пробке за две улицы от её офиса.

Константин Андреевич только хмыкнул, постукивая по бархатному рулю кончиками пальцев. Выглядел он по-прежнему безучастно, размышляя о чём-то своём.

– Тебе вообще плевать на нас? – спросила его жена.

– Ты можешь хоть сейчас не истерить, – флегматично спросил бизнесмен, но это не прозвучало как вопрос. Так люди говорят со старым телевизором, а не со своей огненной фигуристой женой. Прежде чем та что-то ответила, Константин Андреевич достал завибрировавший телефон. Эсэмэска.

– Кто это тебе написывает? – продолжила давить его жёнушка, скрестив руки на груди.