Вдова и холостяк

Вернёмся в самое начало,
В холодной спальни полумрак,
Где пара сонная лежала —
Вдова и старый холостяк.
Укупник меньше, больше Гальцев
Сейчас в постели с ней лежал
И растопыренные пальцы
Он на груди её держал.
И не похож был на гимнаста —
Сутулый, маленький живот,
Кудрявый волос, курит часто.
Но с ним в любви водоворот
Она счастливая нырнула,
Хотя умела выбирать.
Реальность всё перевернула.
Пришлось всю роту разогнать…

Её внимательно дослушав,
Он сигарету затушил
И худосочной своей тушей
Легко красавицу накрыл:
«А знаешь, я в тебя влюбился,
Как только увидал в горах.
Тогда я чуть не оступился
С тяжёлой ношей на плечах.
Я оробел и растерялся,
Себя мальчишкой ощутил.
Мой дух по телу заметался,
Язык как будто проглотил.
Вы шли знакомым мне маршрутом.
Я вашей группе показал
Дорогу и ежеминутно
Тебя глазами «поедал».
Я понял, ваш начальник группы
Осёл какой-то и профан.
Очки, наверно, – в палец лупы,
Прищур дурацкий, вечно пьян.
Вы сбились с курса, заплутали,
Он ориентиры потерял».
«О, да. Мы долго с ним блуждали.
А гид всё лекции читал».

Он потянулся к ней губами
И нежно так поцеловал,
И вновь наполнился речами,
Серьёзно, искренне сказал:
«В раба мужчину превращает
Коктейль ума и красоты.
У женщин редко так бывает.
Таким коктейлем стала ты.
Его я выпью с наслажденьем.
Спасибо, небо и Кавказ,
Случайность, чудо, провиденье —
Вы познакомили здесь нас!
Подумать только, мы знакомы,
Представь себе, всего три дня.
Давай вином разгоним дрёму
И ты послушаешь меня.

Перед тобой Матвей Рагулин,
В Чечне пришлось повоевать.
Есть на коленке шрам от пули.
Теперь приходится хромать.
Частенько ноет эта рана.
Но я родился на Дону.
«Терпи и будешь атаманом». —
Так говорили в старину
У нас всегда в краю привольном,
Где высь небес и ширь полей,
В краю радушном, хлебосольном,
В краю цветов, невест, детей.
Да, я – казак! О Тихом Доне
Могу часами говорить:
Заря, рыбалка, сено, кони…
Начну и не остановить.
Когда Россия раскололась,
Пошла, как мебель, с молотка,
От нестабильности свернулась
Младая кровь у казака.
Домой из армии вернулся —
Работы постоянной нет.
И оптимизм мой сразу сдулся.
Дружок армейский дал совет.
Был разговор по телефону.
«Давай ко мне в Москву. – Сказал. —
Найду тебе работы тонну.
Ведь ты мне тоже помогал.
Я – твой должник! И не забыть мне,
Как ты меня от смерти спас,
Как я в Чечне, в лесной низине,
Чуть не наткнулся на фугас».
И я в Москву поехал к другу.
Перекрестили мать с отцом.
Отец обнял, сжал крепко руку
И пробасил: «Будь молодцом».
«Не забывай, сынок, пиши нам». —
Слезу платком смахнула мать.
Ждала попутная машина.
Пообещал родным писать.
«Москвич» – разбитое корыто
Дал газу, и уехал я.
Вот городок исчез из вида,
И потянулись тополя…

Я к жизни хаотичной, мирной
Сначала трудно привыкал,
С душой открытой и наивной
Всё применения искал.
Я в автослесари подался
И кое-как концы сводил.
С одной клиенткой повстречался.
Я выжимной ей починил.
Решили пожениться скоро.
Вдвоём всё ж легче выживать.
Марш Мендельсона был в мажоре.
Нашёл, где денежку занять»…

Он был женат, но это в прошлом.
И он уже не вспоминал,
Как от измен бывало тошно,
Когда жену свою искал
По казино и ресторанам,
По адресам друзей, подруг.
А через сутки утром рано
Он слышал в дверь стыдливый стук.
Она стояла на пороге,
Стыдливо голову склоня,
И говорила: «Ради Бога!
Прости меня, прости меня!»
И он прощал ей это дело,
Кормил жену, посуду мыл,
Хоть рана ревности болела,
Ведь он её ещё любил.
И он прощал ей всё на свете,
Глотая ненависти ком,
В надежде, что когда-то дети
Наполнят смехом скучный дом.
Она займётся воспитаньем,
Он будет ласковым отцом,
Стирать бельё, мешать питанье.
И всё забудется потом…

Хотя детишек не любила,
Жена однажды родила.
И часто мальчика бранила,
Когда его в детсад вела.
А в пять часов, забрав ребёнка,
Отец по парку с ним гулял.
И щебетали птицы звонко,
А папа Пушкина читал.
Он в автосервисе работал,
Домой усталый приходил.
Но очень часто по субботам
Семейство в парк гулять водил.
Они на лодочках катались,
Кормили хлебом голубей.
Жена счастливой притворялась.
Но видел он, что скучно ей.
А дело в том, что куртизанка
Делила с ним пять лет кровать,
И после сладкого таранку
Ей не хотелось очищать.
Не знал он мудрых изречений,
Обычным работягой был,
Не понимал других влечений
И честно, искренне любил.
Он не терпел в белье копаться,
С друзьями на футбол ходил,
Умел отлично защищаться
И в праздники почти не пил.
Любил мясное он покушать,
Несладкий крепкий чай попить,
Любил рок-музыку послушать
И фонотеку обновить.
Он часто в плейере работал,
Включал на полную Пинк Флойд
И напрягался у капота,
И закрывал потом капот.
Менял кассету. Под Дип Пёпл
Трудился в яме смотровой
И на обед в кафэшку топал
Под Роба Планта нежный вой.
Любил он правду в чистом виде.
А правда – горькая она,
И очень часто в дефиците.
Теперь вот предала жена…

Однажды он пришёл с работы,
Когда его никто не ждал.
И увидал, что в спальне кто-то
Его супругу целовал.
Он взял топорик заострённый
И тихо сзади подошёл.
Но отшатнулся поражённый,
Топор из рук упал на пол.
Его начальник и приятель
Жену в объятиях держал,
Автосалона обладатель,
Топор увидел, спасовал.
Матвея попросил глазами:
«Не надо крови, пощади.
Давай останемся друзьями».
Матвей ответил: «Уходи».
Патрон собрался моментально,
Дверные щёлкнули замки.
Матвей взглянул на дверь печально,
И злоба стиснула виски.
В сердцах с предателей снял стружку:
«Я жил в обмане столько лет?!»
Он плесканул «Столичной» в кружку,
Достал из пачки сигарет.

Жена упала ему в ноги.
И повторились те слова:
«Любимый мой, ну, ради Бога!
Прости меня, я не права!»
Затем лицо вдруг поменялось,
И желчь полез из всех щелей.
Она ругалась, изгибалась.
Она кричала: «Дуралей!
Твоя зарплата быстро тает,
А я люблю красиво жить!
Тебе надбавку обещает.
Поверь, умею я просить.
Ну что молчишь? Скажи хоть слово!
Ты неудачник и критин!
И не смотри ты так сурово.
Тебя копирует твой сын.
Ты, рогоносец, так наивен.
Что, хочешь дрянью обозвать?
Иди ты прочь, ты мне противен!
И можешь сына забирать!
Нет, я не дрянь! – Она шипела. —
Да без меня ты пропадёшь!
Ведь я тебя, дурак, жалела!
И во спасенье моя ложь!»

Он ничего ей не ответил,
«Столичной» выпил, закурил.
И про себя он вдруг отметил,
Что вспоминает, как служил.
Он вспоминал Чечни горнило
И друга крепкое плечо,
Как покидали его силы,
Когда бывало горячо.
Всплывали в памяти картины,
(Нет, ничего он не забыл):
Бронежилет, растяжки, мины.
И ненадёжный подлый тыл!
Когда ночами выстрел в спину.
Бандит, прикрывшись темнотой,
Фугасы ставит, колит шины.
А ночь прошла – он снова «свой».
В семейной жизни точно также —
Надёжный тыл и счастлив ты!
В кафе, в театре и на пляже
Жена не прячет красоты.
А ты спокоен и уверен —
Тебя супруга не предаст
И сомневаться не намерен —
Не променяет, не продаст.
В нарядах пышных на банкетах
Не строит глазки за спиной.
И позволяет тебе это
В сердцах сказать: «Она со мной!»

В ногах жены не замечая,
Смотря сквозь стены, он курил,
Своим молчаньем поражая.
Он ей как будто говорил:
«Тебя я вовсе не желаю
Ни обвинять, ни проклинать.
Мы завтра с сыном уезжаем.
И не пытайся нас искать.
Надёжный, крепкий и огромный
Сосуд моей любви дал течь.
И чувства быстро и проворно
Сбежали в грунт, их не сберечь.
Сосуд уже ничем не склеить,
Его уже не починить.
И остаётся только верить,
Что скоро я смогу забыть
Твои притворства и обманы,
Твою неискренность в словах,
Что отболит на сердце рана.
И день погожий весь в лучах
Мне продиктует адрес точный.
Неважно, как её зовут.
И на гончарном круге прочный
Мы новый слепим с ней сосуд»…

Матвей замолк, взглянул в окошко.
Сломалась ветка под окном.
Заметил тут же: «Может кошка?»
Бокал наполнился вином.
Вдова прижалась к нему крепко:
«Её попробуй ты простить.
А мы сейчас займёмся лепкой.
Давай начнём сосуд лепить!»…