Вдали от городов. Жизнь постсоветской деревни

Но и в деревне есть свои причуды, так, например, выйдя на улицу зимой в лютый мороз, когда на небе яркое, лучистое солнышко, которое бросает свои яркие лучи на опушки деревьев, дома, так и кажется, что ты находишься в сказке, все вокруг сверкает и блестит. Еще чудеснее прогуляться на озеро и увидеть, как белоствольные березы под тяжестью снега опустили свои ветки к земле, и создается впечатление, что они благодарят землю, за то, что она помогла им вырасти, такими красивыми, могучими. Лето в деревне – это настоящий курорт, так как зайдя в лес, можно услышать трели птиц или у корней березы найти маленький подберезовик или стать очевидцем удивительного шоу, как игривая белочка перепрыгивает с одной ветки на другую. Еще очень много красивого и удивительного можно увидеть в лесу. Ведь как известно из литературы, многие писатели приезжали и жили в отдаленных от города местах, то есть деревнях. На мой взгляд, это им помогало сосредоточиться и написать свои чудесные произведения. А зачем я все это рассказываю, а для того, что жить в городе нельзя ничего такого увидеть.

(из школьного сочинения, дев., 15 лет)

В этом отрывке, трогательно переполненном штампами, столь характерными для школьного письма, деревня фактически синонимична лесу, при этом сама она как бы и не присутствует, не видна «из-за деревьев». Природа не просто рядом, но сливается с деревней, концептуально они неразделимы. В данном случае природа, по сути, конституирует «сельскость». И такая «природная деревня» обладает некоторыми особенностями. Прежде всего, природа «первозданна», она не затронута и не «испорчена» цивилизацией, она такая, какова она и есть, без видимого влияния человека. При этом, несмотря на ее «нетронутость», природа не дикая, она безопасна и дружелюбна, открыта и гостеприимна. Деревня-природа обрамлена рамкой и возведена в статус пейзажа, столь милого взгляду горожанина. И такая перспектива диктует определенные правила взаимодействия – пейзаж предполагает прежде всего созерцание. Интересно, что подобный подход к природе отнюдь не отрицает ее прагматического использования. Ягоды-грибы, столь часто упоминаемые в нарративах про природу, органично вписаны в саму ее концепцию. Они номинируются в первую очередь как ее дары. И «потребление» леса предполагает и потребление его «даров», что в общем-то маскирует, снимает проблему прагматики.

Итак, природа становится не просто брэндом деревни, это бодрийяровский симулякр – знак, который имеет тенденцию заменять, вытеснять реальность. Природность деревни формирует ее новую субъектность, позволяющую переопределить деревне свой статус, свою роль и взаимоотношения с окружающим миром. Новая субъектность позволит деревне переопределить взаимоотношения с городом, вывести их на качественно иной уровень взаимозависимости.

Вопрос о том, почему для современной деревни именно идея природы оказалась центральной темой констируирования пространства, ключевой смыслообразующей категорией, требует дополнительных исследований. Я лишь могу предположить, что в ситуации, когда в общественном дебате крайне проблематизирована экология, «первозданная» природа становится несомненной и неоспоримой ценностью. Пространственная близость позволила деревне воспользоваться таким ресурсом, превратить ее в особый капитал. И в заключение следует еще раз акцентировать сущностную подвижность современной субъектности. Безусловно, брэнды и знаки деревни могут и будут меняться и множиться в зависимости от изменения социальных условий и контекстов.

Литература

Бауман З. (2002) Индивидуализированное общество / Перевод с англ. / Под редакцией В. Иноземцева. М.: Логос.

Богданова Е. (2006) Антропология деревенской двухэтажки, или к вопросу о неудавшихся проектах власти // Крестьяноведение: Теория. История. Современность. Ученые записки / Под ред. Т. Шанина, А. Никулина. Вып.5. М. С. 351–366.