Вдали от безумной толпы

Я возлюбил веселье, и гордыня
Владела мной. Забудь об этом ныне!..

– Да, – ответил Оук. – Я, видите ли, пою в хоре партию басов. Пою уже несколько месяцев.

– Вот как. А я и не знала. В таком случае я уйду.

Я потерял предмет любви своей, —

пели дети.

– Я не хочу вас прогонять, хозяйка. Пожалуй, нынче я не пойду на спевку.

– Да нет, вы меня вовсе не гоните.

Они стояли друг против друга в замешательстве. Батшеба попыталась незаметно вытереть слезы с пылающего лица.

Но Оук сказал:

– Я не видел вас… то бишь не говорил с вами уже очень давно… – И тут же, опасаясь пробудить в ней горестные воспоминания, переменил тему: – Вы тоже хотели зайти в церковь?

– Нет, – отвечала она, – я пришла сюда одна взглянуть на памятник: так ли вырезали надпись, как я хотела? Мистер Оук, не будем говорить о том, что у нас обоих сейчас на уме.

– А они сделали надпись, как вам хотелось? – спросил Оук.

– Да. Пойдемте, посмотрите сами, если вы еще не видели.

Они пошли вместе к могиле и прочитали надпись.

– Уже восемь месяцев! – прошептал Габриэль, взглянув на дату. – Мне сдается, все это было вчера.

– А мне – будто это случилось много лет назад и будто все эти долгие годы я пролежала в могиле. Ну а теперь я пойду домой, мистер Оук.

Оук направился вслед за ней.

– Я все собираюсь с вами поговорить, – начал он неуверенным тоном. – Об одном деле. Если позволите, я, пожалуй, сейчас скажу.

– Ну конечно.

– Дело в том, что вскорости мне, пожалуй, придется отказаться от управления вашей фермой, миссис Трой. Видите ли, я подумываю о том, чтобы уехать из Англии… понятно, не сейчас, а будущей весной.

– Уехать из Англии! – воскликнула она в изумлении, огорченная до глубины души. – Что такое, Габриэль? Почему вы это задумали?

– Мне думается… так оно будет лучше, – запинаясь, сказал Оук. – Калифорния – вот место, где мне хотелось бы попытать счастья.

– Но ведь все говорят, что вы возьмете в аренду ферму бедного мистера Болдвуда?

– Мне предоставили на это право, но покамест еще ничего не решено, и, должно быть, я от этого отступлюсь. Я доработаю там этот год как управитель, а потом передам ферму опекунам – только и всего.

– Что же я буду делать без вас? Ах, Габриэль, мне думается, вам не следует уезжать. Вы так долго прожили у меня… были со мной и в счастливые времена, и в тяжелые… Мы с вами такие старые друзья, и право же, это нехорошо с вашей стороны. Я думала, что, если вы даже арендуете ту ферму, вы все-таки будете немного присматривать за моей. И вдруг вы уезжаете!

– Да я охотно бы присматривал…

– И вы уезжаете как раз теперь, когда я в таком беспомощном положении!

– Вот в этом-то и загвоздка, – уныло проговорил Габриэль. – Как раз через эту самую беспомощность мне и приходится уезжать. До свидания, мэм, – добавил он, явно желая положить конец разговору. И он зашагал по дорожке, уходя с кладбища. Она за ним не последовала.

Батшеба направилась домой, обдумывая печальное известие. Эта новость огорчила ее, но не была смертельным ударом, пожалуй, даже она была ей на пользу, ибо отвлекла от непрестанно обуревавших ее мрачных мыслей. Теперь она стала часто думать об Оуке, который начал ее избегать; тут ей вспомнилось несколько случаев, имевших место за последнее время, довольно-таки заурядных, но в совокупности доказывавших явное нежелание Оука общаться с ней. Под конец она с душевной болью осознала, что ее старинный приверженец отступился от нее и собирается бежать. Человек, всегда веривший в Батшебу и ратовавший за нее, когда все были против, в конце концов устал, ему, как и всем остальным, надоело возиться с нею, и он решил предоставить ей одной бороться с жизнью.

Прошло три недели; Батшеба все больше убеждалась, что Оук перестал проявлять к ней интерес. Она заметила, что, заходя в маленькую гостиную или контору, где велось счетоводство по ферме, он не поджидает ее и не оставляет посланий, как он это делал во время ее добровольного заточения; Оук не заглядывал туда, когда мог ее застать, и являлся в самое неурочное время, когда она никак не могла оказаться в этой части дома. Если ему нужно было получить распоряжения, он присылал кого-нибудь или же оставлял краткую записку без обращения и без подписи, и ей приходилось отвечать в таком же официальном тоне. Бедная Батшеба начала испытывать острое мучительное чувство обиды, видя, что ее презирают.