Вчерашняя быль

-- А, Глеб Степанович! Здравствуйте, батенька!

Они поздоровались.

-- А у меня к вам дело.

-- Какое?

-- Вот, в ночь привезли к нам двух соколов, Макарова и Холину. Хлопот теперь с ними!.. Так Холина эта, батенька, к вам записалась. И если что -- в лазарет проситься станет, ни-ни! -- начальник завертел головой. -- Вы, батенька, человек мягкий, я знаю: Сейчас! А я не могу. Не разрешаю! Прописывайте хоть пилюли в золоте, а этого, батенька, не могу! Вот! Так не забудьте: Холина, а я побегу, -- и, пожав руку Кротову, он вышел из комнаты.

-- Что за Холина? -- спросил Кротов.

-- Как, вы не знаете? -- удивился дежурный и поправился, -- да, ясное дело, не знаете! Их в ночь доставили.

-- Помните, -- сказал Виноградов, -- нашего полицеймейстера убили? Еще он Семеновских рабочих укрощал.

Кротов кивнул.

Дежурный перебил Виноградова.

-- Их тогда четверо было. Двое рабочих у нас давно сидят, а этих -- Макарова и Холину -- в Москве арестовали по другим делам. Там их судили, а теперь к нам. 14-го суд будет. Их военным.

-- А сегодня третье?

-- Чего ж медлить-то? -- усмехнулся Виноградов. -- Дело ясное, как апельсин. Каюк им!

-- Как это -- каюк?

-- Маль-маля каторга, а то и повесят!

-- Повесят, будьте покойны, повесят, Анисим Петрович, -- сказал Свирбеев, -- ради уж одного примера, потому что у нас еще не было казни.

-- А по мне, пусть! -- отозвался Виноградов и закурил папиросу,

Прокрутов вышел из-за стола и, потягиваясь, сказал:

-- Девочка, я вам скажу, преаппетитная: молоденькая и -- ой, бойкая, с курсов! А Макаров -- черт его знает что, удивительно даже, кандидат университета, да еще доктор на придачу. И вот -- подите! Черт понес на дырявый мост. Не понимаю, дураки какие-то!..

-- Помешательство, -- заметил Свирбеев, передергивая плечами, -- все Рибопьерами быть хотят!

-- Робеспьерами, дурья голова, -- поправил Виноградов, -- Рибопьер

конюшни держит!

-- Но, ведь, у нас не было смертных казней! -- произнес Кротов.

-- В том-то и штука, а теперь мы, как все, будем, -- отозвался Свирбеев и сказал Виноградову:

-- Ну, сыграем, что ли, еще одну!

-- Одну можно! А там и идти надо. Расставляй и ходи.

-- На четверть -- этак, четверть -- так? Хи, хи, хи!

-- Ну, ну, ходи!

Они стали играть. Прокрутов подошел к ним, утомленно зевая.

Кротов взял тетрадку со своими пометками и вышел.

После всего слышанного ему стало как-то не по себе, что-то гнетущее, угрюмое чувствовалось ему и в воздухе, и в лицах, и в словах.

Фельдшер Салазкин, брюнет с глазами на выкате и лихо закрученными усами, в сером пиджаке и цветном галстуке, встретил его в госпитале с фамильярной почтительностью, и они прошли по мужскому и женскому отделению, заглянули в одиночные и вернулись в аптеку.

-- А амбулаторных много?

-- Не так что бы, Глеб Степанович, -- ответил фельдшер, -- уголовных четыре, политиков три; на женском девять, -- и прибавил: -- новенькая одна. В ночь привели. Сказывают -- казнить...

-- Глупости говорите, Салазкин, -- резко остановил его Кротов, -- ну, пойдемте!

IV.

Амбулатории находились в самой тюрьме, на женской и мужской половинах. Для них были освобождены камеры. В них стояли -- небольшой ящик с самыми обычными медикаментами, стол и два стула. На один садился доктор, на другой фельдшер и прием начинался. Больные выстраивались в коридоре по стенке и, друг за другом, входили к доктору.

Кротов вошел в тюрьму. Тюремные сторожа отпирали перед ним дверь, закрывая ее тотчас по его проходе, затем открывали также следующую и следующую, пока он не вошел в широкий коридор тюрьмы, по стенам которого через каждые четыре шага чернели узкие, безмолвные, глухие двери.

Кротов вошел в свою каморку и сказал фельдшеру:

-- Вызывайте по очереди.

Фельдшер стал вызывать больных. Они приняли всех на мужском отделении и перешли на женское.

-- Холина, -- сказал Кротов, читая заготовленный бланк.

-- Это та самая, -- шепнул фельдшер и громко окликнул:

-- Холина!

В камеру вошла, зябко кутаясь в платок, среднего роста девушка, с развитыми формами женщины и с открытым чистым лицом девочки. Большие серые глаза ее смотрели прямо, маленький рот был полуоткрыт, темные волосы, зачесанные в косу, выбились и вились над широким лбом.

Кротов с невольным участием взглянул на нее.

-- Спать не могу, -- сказала она тихо, -- совсем не могу! В дороге устала. Думала, засну и -- нет!

Кротов пристальнее взглянул на нее и увидел бледное лицо и черные круги под глазами. Сердце его тоскливо сжалось.

-- Опиум? -- спросил фельдшер, готовясь писать.

-- Хлоралгидрат, -- сказал Кротов и улыбнулся девушке:

-- На ночь примите и заснете.

Она слабо улыбнулась ему в ответ и от этой улыбки еще светлее и яснее стало ее лицо.

Прием кончился. Кротов вышел и в коридоре встретился с начальником.

-- Ну, что, батенька, -- спросил тот, -- видели, просилась?

-- Ничего подобного, просто бессонница!

Начальник мотнул головой и проговорил;

-- Будет бессонница, коли петля ждет.

Кротов болезненно сморщил лоб.

-- Не может этого быть!

Начальник развел руками.