Вчера

Сенька отложил «Зеленые холмы», пробуждённый от охотничьей страсти «Последними известиями». Областное радио сообщало о трудовых победах доменщиков и сталеваров, а в конце выпуска новостей сказали также и о том, как прекрасно работает аглоцех абразивного завода, из месяца в месяц перевыполняя плановые задания. Как сообщил корреспонденту по телефону начальник цеха Петлюк, агломератчики решили перевыполнить и сентябрьское задание не менее чем на 15 процентов и выдать сверх плана 800 тонн бокситного агломерата.

— Чудеса! — удивился Сенька. Никто никаких обязательств не брал, восемьсот тонн могла дать одна Сенькина смена и вообще радиозаметка эта прозвучала для него анекдотически.

Он живо представил себе Петлюка, беседующего с корреспондентом радио:

— Да, да-а! Трудимся… перевыполняем… охвачены энтузиазмом… во главе коллектива парторганизация и передовики…

Сенька вздохнул. И что это действительно приключилось с коллективным письмом, если из «Правды» до сих пор нет ответа? Хотя, скорее всего, «Правда» поведёт себя как и «Комсомольская правда» — отфутболит в райком или горсовпроф…

Семёну вспомнилось, как вчера ребята в дробилке окружили забежавшего случайно Вову Глюева. Куда письмо девал, трепач? Но Глюев невозмутимо повернулся, сходил в раздевалку и принёс им неказистую квитанцию, где ясно можно было прочитать, что заказное письмо в Москву принято полтора месяца тому назад.

— А ты не послал, ненароком, пустой конверт? — продолжал приставать Евстафьев, — Бывает!..

— Ну, что я, совсем балда?! — вяло оборонялся Глюев, и ребята решили, что редакция загружена–перегружена и ответ должен придти со дня на день.

— Но сходи–ка, всё–таки, завтра, Семён, на почту, выясни, что и как! — посоветовал Крохмаль.

Теперь Сенька вспомнил о поручении и, наскоро пообедав вчерашним борщём, направился на Главпочтамт, штамп которого был оттиснут на обороте квитанции.

Выяснив у дежурного по жалобам, что письмо, тем более заказное, нигде затеряться не могло и дальше Советского Союза отправлено не будет, что оно отмечено в книге регистрации заказных отправлений, Сенька по совету дежурного всё же для успокоения совести оформил розыск телеграфом, надеясь, что уже завтра из редакции ему придёт телеграмма, объясняющая, когда письмо прибыло в «Правду». Облегченно вздохнув, он вывалился из шумного, заполненного пыльной сухостью операционного почтового зала, не ремонтируемого с царских времен, в свежий воздух улицы Михеловича ныне Горького.

Время уже было подходящее, и Семён вскочил в ядовито–красный вагон трамвая и поехал к заводу резинотехники. У проходной получилось подождать, и Сенька, прогуливаясь под желтыми осыпающимися клёнами, автоматически в который раз перечитывал объявления, налепленные там и сям по ограждавшей завод грязной кирпичной стене. В большинстве своем это были старые, исхлестанные дождём афиши цирка, рекламные плакаты давно прошедших фильмов и маленькие лоскутки из ученических в клетку и в косую линию тетрадей о том, что Иван Иванович продает полдома ввиду выезда, а Степан Степанович с удовольствием купит полдома, но только если при нём погреб и место под гараж.

Но вот в проходной завертелся турникет и, складывая пропуска, из него стали выпуливаться гогочущие девчата.

Они радостно, как застоявшиеся лошадки, летели мимо прислонившегося к клёну Сеньки, и он, почти физически ощущая их радость движения, позавидовал им.

Девчёнки, среди которых встречались и совсем как школьницы, галдели, толкали, завидев Сеньку, друг дружку кулачком под бочок — смотри, мол, какой чувачок выряженный под деревом скучает. Хихикали, стреляли в него глазками, ухмылялись, издеваясь, или демонстративно отворачивались, — короче, проносились мимо Сеньки неравнодушные к чьему–то из их подруг успеху и пытались вслух, не стесняясь, угадать, кого он встречает.

Правда, поодаль, не решаясь подойти ближе, маячило ещё человек пять встречающих, но как только девчата повалили из проходной, их сразу же порасхватывали.

И ошарашенный, оглушенный девчачьей трескотней, двусмысленными шуточками и откровенно призывными взглядами, Сенька не заметил, как к нему приблизилась, отделившись от потока девчатины, Иринка и её соседка, снимавшая у Иркиной мамы полдомика, Света.

— Здравствуй, добрый рыцарь! — улыбнулась Ирина, положив руку ему на плечо. Сенька, обняв Иринку и благовоспитанно чмокнув в щечку, прохладно кивнул и Свете.

В красной кофточке и песочного цвета пышной юбке Ирина производила сильное впечатление. Света, напротив, хотя и одела сегодня неплохое коричневое шерстяное платье, казалась исхудавшей, горбилась и то и дело промокала платочком заплаканные покрасневшие веки.

Они теперь уже втроем пошли домой пешком, и Ирина, как и Сенька, раздумывавшая, как бы отделаться от Светы, понимающе поглядывала на него.

— Ой, до чего же я несчастная, дурочка, что же мне теперь делать? — тараторила Света, нет–нет и пускаясь в плач. Ирина механически утешала её, в то же время заговорщически стискивая Сенькину руку.