Важный разговор [Повести, рассказы]

— Вишь, чего заманулось! А ландрину не хочешь?

Сережка не знал, что такое ландрин. Возможно, это было что-то вроде гамма-глобулина или красных мячиков с наконечниками.

— Я не просто так, — сдержанно ответил он. — Я заработать…

Лицо старика оживилось. Оно стало похоже на красную клубнику с белыми точками, которую продают на рынке торговки.

— Копать можешь? — спросил старик и прицелился в Сережку глазом, как будто собирался стрелять.

Сережка подтвердил, что может. В этом году он ездил в колхоз и выполнил сразу три нормы…

— Почетную грамоту вручили, — дополнил он. — С печатью…

Старик еще раз прицелился в Сережку и пожевал губами.

— Сколько возьмешь?

Сережка решил брать без запроса.

— Рубль, — сказал он. — С меня хватит.

Хозяин не стал торговаться. Он измерил ногами часть поля, вбил на границах по два колышка и сказал:

— От сэх — до сэх. Как закончишь, так тебе — рупь.

Сережка приступил к делу. Он даже сам удивился, как у него здорово получалось. Вгонит заступ в землю, поднажмет, перевернет пласт и сверху разрубит острием. Иногда попадались белые, похожие на нервы, корешки и червяки. Червей Сережка тоже разрубал.

Старик сидел под деревом, дымил папиросой и наблюдал за работой. Потом он поднялся, зевнул во весь рот и сказал:

— Ты тут действуй, а я пойду в избу, клопа придавлю. Устал что-то. — Кинул взгляд на босые Сережкины ноги и добавил: — Лопату смотри не заиграй…

— Очень мне нужны ваши лопаты! — обиделся Сережка. — У нас у самих шесть штук. Одну отец из нержавейки сделал. Как бритва…

Лопата из нержавейки развеяла все сомнения. Старик позевал еще немного, перекрестил рот и поплелся в избу давить клопа, то есть спать.

А между тем лопата с каждой минутой становилась все тяжелее и тяжелее. Пот лил с лица ручьями. Но Сережка не сдавался. Он решил вскопать «от сэх — до сэх», хоть кровь из носу.

Потом пришел старик. Лицо у него было помято, как варежка. Один глаз после сна был меньше другого. Старик оглядел Сережку большим и малым глазом и сказал:

— Устал, вижу. Садись, подзаправимся.

Под деревом появился ящик с трещинами. Старик деловито, будто на прилавке, разложил на газете огурцы, ломоть сала, репчатый лук и краюшку черствого хлеба.

— Нажимай на лук, — сказал он, — там витамины.

Сережке надо было восстановить мускульную силу. Он сосредоточился на сале. Впрочем, и лук не залежался. Он умял провиант вместе с напарником в два счета.

Наниматель оказался чутким стариком. Он даже помог Сережке и вскопал за него остаток поля. Практически Сережка уже никуда не годился. Руки и ноги у него тряслись, как у деревянного клоуна на ниточке, которого продают на рынке частные лица. Сережка сидел под деревом и ждал, когда хозяин разочтется с ним и отпустит домой.

Но вот наступил и этот заключительный этап. Старик воткнул заступ в землю и пошел к Сережке.

— Гони, дьякон, деньги на кон? — подмигивая, спросил он. — Сейчас дадим. Сколько заробил, столь ко и дадим. У нас без оммана. Сейчас сальдо-бульдо подведем…

Старик вынул из кармана обрывок бумаги, карандаш и сел возле Сережки на ящик. Сережка ничего не понимал. Молча и удивленно смотрел из-за плеча на бумагу. Старик писал в столбик какие-то цифры. Они напоминали задачу на вычитание. Кругом стояли только минусы. И ни одного плюса. Хозяин проверил еще раз задачу, пожевал губами и написал внизу, под жирной короткой чертой, цифру двадцать.

— Теперь ажур, — подмигнул он Сережке. — Тройная бухгалтерия…

Что такое ажур и тройная бухгалтерия, Сережка понял в следующую минуту. Старик отложил писчебумажные принадлежности и опустил руку в глубокий, как мешок, карман. В горсти появились медь и серебро. Старик разгреб пальцем холм и вытащил из него двугривенный.

— Получай, — сказал он. — Бери на здоровье…

У Сережки брови полезли на лоб.

— Вы ж рубль обещали, — выдавил он из себя. — Зачем же вы…

Старик удивленно посмотрел на Сережку. Даже обиделся. Лицо снова покраснело и стало похоже на спелую клубнику.

— Ты сало ел? — спросил он.

— Ел, — сознался Сережка.

— То-то и оно, что ел. Тут бухгалтерия. Без оммана.

Наниматель сунул под нос Сережке бумагу с задачей на вычитание и добавил:

— За сало положил пятьдесят копеек. По рыночной цене. Это тебе — раз. Теперь, значит, лук, хлеб. Еще двугривенный. Посчитай, сколько выходит!

Сережка зашевелил губами, как старик, начал в уме подбивать итог. Получалось семьдесят копеек. Даже без тройной бухгалтерии.

— Десять копеек не хватает, — сказал Сережка, проверив для точности еще раз.

— Десять копеек — подоходный налог, — сказал старик. — Полагается. Спроси кого хошь!

Сережка понял, что торг окончен. Он погорел, стал жертвой тройной бухгалтерии. Молча и сурово он принял двугривенный и, не простившись с чутким стариком, пошел со двора. А старик стоял у ворот и кричал ему вслед:

— Скажи спасибо, что я за бездетность с тебя не взял! Ходют тут всякие!

Понурив голову, шел Сережка домой. Он думал о сложности и глубине людских отношений, пережитках, которые разъедают отсталую часть человечества, равновесии добра и зла.

Возможно, он думал иными словами. Но смысл остается один и тот же.