Следовательно, акт наступления на войне с точки зрения стратегии является постоянной сменой и сочетанием наступления и обороны, причем оборона не должна рассматриваться как действительная подготовка к наступлению, повышающая его напряжение. Оборона при наступлении не представляет собою действующего начала, напротив, она – неизбежное зло, тормозящее усилие, вызываемое инертностью массы; оборона – это первородный грех, смертное начало для наступления. Мы сказали тормозящее усилие, так как оборона, ничем не способствуя усилению наступления, ослабляет его действие уже одной вызываемой ею потерей времени. Но не может ли оборона в качестве составной части всякого наступления наносить ему и непосредственный ущерб? После того, как мы установили, что наступление более слабая, а оборона более сильная форма войны, то, казалось бы, из этого следует, что оборона не должна вредно влиять на наступление, так как, пока еще хватает сил для более слабой формы войны, то, конечно, их будет достаточно и для более сильной. В общем, т. е. в главном, это верно, но насколько применимо в частности, об этом мы скажем в главе о кульминационной точке победы[2]. Однако не следует забывать, что превосходство стратегической обороны отчасти проистекает из того, что наступление не может обойтись без примеси обороны, но обороны много более слабого рода. Наступление вынуждено влачить за собою самые худшие элементы обороны, о которых уже нельзя утверждать все то, что относится к обороне в целом, и потому становится понятным, что они могут стать началом, непосредственно ослабляющим наступление. Именно этими моментами слабой обороны, содержащимися в наступлении, и должна пользоваться оборона для положительной деятельности содержащегося в ней наступательного начала. Какая огромная разница в положении обороняющегося и наступающего, когда они во время двенадцатичасового отдыха, сменяющего дневной труд, находятся: первый – на своей тщательно выбранной, хорошо знакомой ему, заранее подготовленной позиции, а второй – на походном биваке, куда он попал ощупью, как слепой; то же различие сохраняется и в период более длительной остановки, вызванной необходимостью организовать подвоз продовольствия, ожиданием подкреплений и т. д. В этих случаях обороняющийся извлекает пользу для себя из близости своих крепостей и складов, а наступающий живет как птица небесная. Каждое наступление должно закончиться обороной, но какую форму она примет, зависит от обстановки. Последняя может быть или чрезвычайно благоприятной, если неприятельские силы уже уничтожены, или, если это не имело места, весьма затруднительной. Хотя такая оборона уже не является составной частью собственного наступления, все же ее свойства отражаются на наступлении и должны быть учтены при его оценке.
Общий вывод этого рассмотрения сводится к тому, что при всяком наступлении следует принимать в расчет и необходимо присущую ему оборону, дабы уяснить себе все невыгоды, с которыми оно сопряжено, и иметь возможность к ним подготовиться.
В зависимости от того, в какой мере используется начало выжидания, оборона представляет различные ступени. В связи с этим нарождаются формы обороны, существенно друг от друга отличающиеся, как это уже сказано нами в главе о видах сопротивления[3].
Так как в наступлении заключается только одно действующее начало и оборона в нем является лишь цепляющимся за него мертвым грузом, то в наступлении не может быть таких различий. Конечно, существует большое различие в энергии наступления, в быстроте и силе удара, но это различие только количественное, а не качественное. Можно допустить, что в единичных случаях наступающий, чтобы успешнее достигнуть поставленной цели, изберет форму обороны и, например, расположится на хорошей позиции и даст себя на ней атаковать. Однако подобные случаи встречаются весьма редко, и мы не будем считаться с ними в нашей группировке понятий, так как мы исходим из практического опыта, а не из исключений. Таким образом, наступление не может быть повышаемо в степени, как это имеет место в видах сопротивления.