Важна только любовь

— Оклахома, Мемфис, Дал… Даллас.

— В Далласе есть что-то особенное? Вот черт… этот человек провел двадцать лет в разведке, не стоит забывать об этом.

— Нет, — солгала она.

У нее в шкафу не лежит билет до Далласа в один конец. В Далласе нет ничего особенного.

— Расскажи мне о деньгах.

— Двадцать пять тысяч долларов.

— Пропали со счета одного из клиентов, так? Она кивнула.

— Еще кто-нибудь имел доступ к счету клиента?

— Не знаю.

— Мог ли Харви взять их? Я имею в виду — у него была техническая возможность?

— Да… впрочем, не знаю. Да. — Она сцепила руки на коленях. — Да. Он был очень хорошим бухгалтером, прекрасно владел и числами, и компьютером.

— Это он взял их? — мягко проговорил Каттер.

— Не знаю.

— Если бы он взял их, где они могли бы быть?

— Не знаю.

Каттер посмотрел на нее. Она прямо встретила его взгляд. Он ждал — она не отводила глаз.

— У тебя есть список его клиентов? Может быть, я захочу поговорить с кем-то из них.

— Полиция конфисковала все его записи. Я… — Она умолкла.

Хватит, это слишком тяжело, у нее даже губы болят от напряжения. Она приобрела опыт, общаясь с полицейскими но сейчас трудно вести себя так, будто ничего не происходит. На этот раз не все отлично.

— Послушай, а ты не мог бы получить копию полицейского отчета? Я хочу сказать — если ты всерьез решил заняться этим делом. Они уже спрашивали меня об этом. — Она не удержалась от резкого тона, голос у нее слегка дрожал. — А как наша сексуальная жизнь? Ходил ли он в церковь? Бил ли меня? Ну и так далее.

— Эй, успокойся, все в порядке! — Он присел рядом с ней на сундук и взял ее дрожащие руки в свои. — Давай отдохнем. Поговорить можно и позже.

Она кивнула и с трудом проглотила комок в горле. Его большие руки успокаивают, но ей этого вовсе не хотелось — она должна уметь успокаиваться сама.

— Я лучше вернусь к работе. — И наклонилась собрать упавшие шторы.

Голос Каттера остановил ее:

— Адриана, разве ты не хочешь узнать, что произошло? Узнать правду?

— Правду? А что это изменит? — Она выглядела постаревшей, усталой, безразличной.

— Это будет правда.

Она рассмеялась — и сама поразилась циничности своего смеха.

— Такой вещи в природе не существует, Каттер.

— Непременно существует!

Так он верит во все это — в Бога, в Америку и яблочный пирог, во флаг, честь и правду!..

— Ты еще недостаточно времени провел с моей матерью, Каттер. Скоро ты поймешь, что правд — несколько. Моя версия, ее, версия Лизы. Воспоминания и желания, ожидания и необходимость — все это искажает правду, пока она не становится тем, что ты хочешь видеть. — Она подобрала шторы и поднялась. — Вот и все, что мне известно о правде, Каттер.

В этот теплый вечер последние солнечные лучи окрашивают окрестности старого родительского дома в мягкие, радостные тона. Из соседних домов доносятся уютные звуки: хлопают двери (это возвращаются к себе соседи), где-то бормочет телевизор, из открытых окон тянет вкусными запахами — готовят ужин…

Каттер медленно поднялся на крыльцо родного дома. Здесь его настоящий дом, с подстриженными газонами вдоль улицы, со столетними дубами.

Если и есть на свете правда, то она обитает вот в таком месте. После разговора с Адрианой ему необходимо вернуться туда, где люди еще не разучились верить.

Отец спал в большом кресле — уже долгие годы, в своем личном кресле. Когда-то он едва в нем умещался, а сейчас его высохшая фигурка совершенно терялась на его фоне. Каттер бесшумно прошел на кухню, через открытое окно над раковиной посмотрел, как мать, стоя на коленях, возится в саду.

— Ну, что у нас сегодня? — поинтересовался он, выходя через заднюю дверь и придерживая ее, чтобы не хлопнула.

— Горох и редиска. В этом году червяки добрались до салата-латука. — Мэри повернулась и поправила очки тыльной стороной руки в перчатке.

— Папа все равно салата не выносит.

— Ну, если ему что-нибудь полезно, так он обязательно не выносит. Прямо не знаю, что с ним делать.

— Как он, мам? — Каттер прошел между ровными грядками и присел рядом с ней. — Сильно похудел что-то.

Она покачала головой, губы вытянулись в ниточку.

— Да почти так же. Этой зимой колени болят посильнее. Едва уже добирается по ступеням до спальни. Но пока держится сам. — И снова опустила руки к зелени на грядке, аккуратно вытаскивая ее из земли и отряхивая, прежде чем сложить в пакет.

Каттер тоже включился.

— Останешься на ужин? — спросила Мэри. — Поджарю в микроволновке еще кусок свинины.

— Спасибо, как раз подумал — хорошо бы остаться. У меня был длинный день.

— Твой отец обрадуется компании. Осторожнее с редиской!

Бок о бок прошли одну грядку, принялись за другую. Вечерние тени становились все длиннее. Рядом зеленели перья морковки, покачивались стебли гороха. Каттер отдыхал за этой незамысловатой работой. Ребенком он столько раз полол эти грядки. Тогда это было скучной обязанностью, сейчас — приятным отдыхом от трудных мыслей. Должно быть, здесь, в тишине сада, и кроется что-то вроде правды. А как относится к этому мать? Он взглянул на нее — у нее тоже сейчас ощущение покоя?

— Разве это не прекрасно, мама? Мэри яростно выдернула сорняк.

— Что именно?