Вавилонские ночи

— Если бы кто-то предложил не заботиться более о Мемориале Линкольна в Вашингтоне или бросить на произвол судьбы картины в нью-йоркском Метрополитен-музее, чтобы те пришли в упадок и исчезли с лица земли, мы бы все ополчились против этого, не правда ли? Ведь подобного нельзя допустить. Поднимется волна народного гнева, никому и в голову не придет позволить, чтобы погибло национальное достояние.

Госпожа Бояджан продолжала улыбаться и почтительно поглядывать на Анну, а сама тем временем легонько толкнула флакон пальцем. Тот покатился по скатерти, но к радости госпожи Бояджан не добрался до края стола и не упал. Она снова протянула к нему руку.

— Однако неприглядная истина состоит в том, что именно это мы и делаем. О нет, конечно, не по отношению к Мемориалу Линкольна или Метрополитен-музею, а по отношению к нашему достоянию здесь, в Лос-Анджелесе. Сотни зданий, великолепные произведения искусства, построенные в эпоху, которую можно назвать не иначе как Золотой век Лос-Анджелеса, то есть в начале XX столетия, постепенно разрушаются прямо на наших глазах, их сносят, чтобы…

Анна заметила, как госпожа Бояджан взяла флакон, и ее желудок ухнул куда-то в район сфинктера. Зрение ее слегка затуманилось, она уже живо представляла себе конец света, по крайней мере, для пятидесяти с лишним домохозяек из Беверли-Хиллз, троих официантов-мексиканцев и одной видавшей виды актрисы с обвисшей задницей. Анна попыталась продолжить свою речь.

— Чтобы… ммм… построить на их месте торговые центры и рестораны быстрого питания. Они… эээ…

Она чувствовала, что все пошло вкривь. Госпожа Бояджан, прищурившись, рассматривала флакон. Цвет был странный. Она определенно раньше не сталкивалась с такими духами.

— Они… эээ… они… — «Да положи ты флакон на место, тупая сучка, только ради Бога не открывай». — Ежегодно десятки памятников архитектуры сносятся, чтобы освободить место для строений, которые не просто не доставляют глазу ни малейшего эстетического удовольствия, но разрастаются как злокачественные опухоли…

Госпожа Бояджан понюхала флакон и едва поборола искушение открыть его и вдохнуть запах содержимого. «Меня сейчас стошнит», — подумала Анна. Она продолжала говорить, спотыкаясь и торопясь приблизить конец речи.

— …не добавляя ничего к естественной красоте, которая дарована нам, жителям Южной Калифорнии, природой. И сегодня я здесь для того, чтобы попросить вас…

«Она наверняка не будет против, если я разок понюхаю», — сказала себе госпожа Бояджан и принялась откупоривать бутылочку.

— ГОСПОЖА БОЯДЖАН! — завопила Анна.

Госпожа Бояджан от неожиданности уронила флакон. Тот упал ей на колени, зацепился за складку ткани. Она испытала невероятное облегчение.

— …и остальных членов Общества ценителей искусства Западного Голливуда оказать мне и моим друзьям содействие в нашем стремлении спасти как можно больше замечательных старых зданий. Спасибо вам.

Госпожа Бояджан в полном одиночестве встала и захлопала в ладоши, словно хотела устроить ненасытной шлюхе — ведь Бог свидетель, Анна Мэйхью с кем только не спала! — свою личную миниовацию. Она позволила флакону упасть на ковер. Оттуда тот скатился на пол, это все чертовы латинос виноваты.

Анна метнулась к столу. Флакон исчез. Во всяком случае, в руках у долбаной старой коровы его уже не было. Она наверняка стащила его и теперь откроет, когда доберется до дома, и тогда она сама, ее маразматический муженек-продюсер, их горничные, садовники, кошки и шарпеи — все они встретятся на небесах, причем относительно скоро.

— Очень воодушевляющая речь, — сказала госпожа Бояджан и снова направилась к кафедре. — Спасибо Анне Мэйхью, она напомнила о нашем главном долге. Всем нам, жителям этого города, следует беречь наше архитектурное наследие.

Анна лихорадочно озиралась. Она заглянула под стол, прекрасно отдавая себе отчет, что присутствующие недоуменно пялятся на нее, но сейчас ей было не до того.

— Давайте еще раз поаплодируем Анне за хорошую работу!

Наконец она его разглядела — этот кусочек армагеддона — между столиками в полутора метрах от себя. Анна почувствовала огромное облегчение, но вдруг заметила, что один из официантов с блюдом омаров под соусом на подносе вот-вот наступит на заветную бутылочку.

В жизни бывают поворотные моменты, и Анна поняла, что наступил как раз один из них. Она бросилась к флакону, плашмя рухнула на ковер и в последний миг успела схватить крошечную бутылочку. Официант-мексиканец налетел на нее, тоже упал, и кусочки ракообразного из штата Мэн и брызги висконсинского соуса полетели к окнам зала. Анна и официант освободились друг от друга, причем последний с горечью осознал, что в этот момент лишился работы, а Анна испытала радость — ведь она подарила половине членов Общества новую жизнь.

— Боже мой, — причитала госпожа Бояджан, наблюдая, как Анна поднимается на ноги. — Ох уж эти официанты…

— Я сама виновата, зацепилась каблуком за скатерть, — сказала Анна. — Так глупо…

— Они просто не могут их постелить как следует, — заявила госпожа Бояджан. — Эти люди даже на стол накрыть не умеют. Вы не ушиблись?