Вавилонская башня

Похоже, он был тут вроде начальника… Экзекуция немедленно прервалась, и Женя с запоздалым удивлением осознала, что говорили мужики не по-русски. Тем не менее она почему-то всё понимала, хотя в своё время толком не выучила даже английского. Пока она неизвестно зачем составляла в уме хрестоматийное «Ду ю спик…», начальник в кресле задумчиво проговорил:

– Заметь, друг мой Клонарий, какова порнодионка. Клянусь святою матерью Деметрой, она по крови – лакедемонянка, глянь, эта белоснежная кожа, рыжие волосы… Ну-ка, разоблачи её.

«Мама дорогая, это что, киносъёмки?..»

Она была до того ошарашена происходившим, что даже не воспротивилась, когда сильные пальцы проворно стянули с неё сначала рубашку, а потом и трусы.

– Обрати свой взор сюда, Вепрь-Агис, – сказал одетый в эпоксиду. – У неё на левой кисти обруч рабыни!

И Клонарий указал на металлический браслет от часов на Жениной руке.

Сидящий в кресле тем временем окинул взглядом знатока раскинувшееся на палубе белокожее тело, не поленившись, поднялся на ноги и, оценив состояние зубов, ощупью проверил упругость женской груди и ягодиц.

– Кто ты, файномерис-голобёдрая?

На Женю в упор уставились чёрные блестящие глаза, и у неё мелькнула мысль, что это всё же не киносъёмки, а нечто, имеющее прямое отношение к радужному вихрю и падению самолёта. Тем не менее на то, чтобы хорошенько обо всём поразмыслить, требовались силы, а их у Жени в данный момент не было. Начисто.

– Помогите… дайте пить, – прошептала она и вновь беспомощно обмякла.

– У рабыни не может быть таких длинных волос, – проговорил опоясанный мечом. И, вытащив клинок, единым духом обкорнал огненно-золотистый водопад, уже начавший подсыхать и распушаться на тёплых палубных досках…

Мерно скрипели вёсла, натужно ходившие в уключинах, было слышно, как они рассекали зеленовато-прозрачные волны, а если ритм нарушался, то раздавался громкий окрик одноглазого седобородого кормчего, и длинный бич из вымоченной в навозе шкуры тавра опускался на плечи виновного гребца, остальные наваливались дружней, и корабль знаменитых критских пиратов быстро скользил по глади Эгейского моря.

– Ну, вот так значительно лучше. – Вепрь-Агис выбросил густые рыжие пряди за борт в жертву владыке морей Посейдону и, рассмеявшись, сказал: – Настало время, Клонарий, проверить, насколько к ней милостива Афродита! Ну-ка, помоги мне.

Вдвоем они перетащили Женю в каморку под палубой и опустили на ложе. Клонарий разбавил в кратере густое чёрное вино водой и, отмерив туда немного жидкости из небольшого глиняного флакончика, промолвил:

– Это средство из финикийского храма Астарты. Оно способно разбудить Эроса даже в утопленнице.

И он поднес чашу к запёкшимся Жениным губам. Та, едва открывая глаза, жадно к ней припала. Подождав, пока девушка выпьет всё до капли, Вепрь-Агис налил себе в ладонь благоухающего миртового масла и принялся втирать его в покрытое крупинками соли женское тело. Скоро оно затрепетало, по белоснежной коже живота пробежала дрожь, потом раздался негромкий, протяжный стон. Не мука вызвала его – это была страсть! Да какая! Она грозила убить, если не будет немедленно удовлетворена! Что-то неудержимо властное, сковав волю, наполнило каждую клеточку Жениного тела чудовищной жаждой, она ощутила, как из непостижимых бездн подсознания вздымается, заставляя отступить разум, сверкающая волна плотских желаний. И, не в силах противостоять этой волне, она потянулась рукой к серебряной застёжке, которой был заколот на плече хитон чернобородого. Раскатисто хохотнув, Вепрь-Агис сказал:

– Ты прав, Клонарий, средство это действует лучше, чем кнут и верёвка…

Опытные пальцы прошлись по чувствительным местам её организма. Ответом был страстный женский крик, и время для Жени Корнецкой остановилось…

Когда действие афродизиака завершилось и девушка в окончательном изнеможении растянулась на подстилке, Вепрь-Агис ушёл обратно на палубу, а Клонарий бросил Жене кусок грубой ткани – одеяло? одежду? – и, не говоря ни слова, отвёл в трюм, где уже томилось с десяток пленниц. Скоро Женя услышала, как смолкли скрипучие вёсла, а корабль замедлил ход и остановился, чуть заметно покачиваясь. Чуть позже за бортом раздался плеск чужих весел и послышались громкие крики: «Элелеу, элелеу». Загрохотали деревянные мостки, перекидываемые с палубы на палубу, кто-то гулко прошёлся по прогибавшимся доскам… В трюм хлынул свет, снова появился Клонарий и приказал:

– Ну-ка, выходите живей.