Вавилонская башня

Барьер четвёртого измерения встретил его, как удар сжатого воздуха. И это было всё, что он оказался способен противопоставить. Какие Силы сейчас осеняли Своим крылом Кудеяра, доподлинно знала, наверное, одна только Виринея. Стеклянная стена треснула, лопнула и пропустила его, и он вылетел прямо в пожар – тот самый, многомесячной давности, по-прежнему бушевавший здесь, под осенним утренним небом. Языки пламени, вполне материальные и очень жгучие, жадно обвились вокруг ног…

– Ваня?.. Ваня!

Прямо перед ним был рухнувший лабораторный шкаф. Марина стояла на нём на четвереньках и наотмашь хлестала рабочим халатом, отмахиваясь от огня. Рядом с ней ещё двое сотрудников тщетно пытались привести в действие огнетушитель. Кудеяр всей шкурой ощущал неустойчивость пузыря, лишившегося подпитки: тот был готов в любой миг схлопнуться и уйти в небытие со всем своим содержимым. Сшибая огненные языки, Иван сделал последний прыжок, сгрёб на руки Машу и заорал на сотрудников:

– За мной!!!

Помните, читатель? «Если человеку, спокойно моющему окно на восьмом этаже, в подобном вокальном режиме рявкнуть „Прыгай!“ – он прыгнет…» Метод не подвёл. Маринины лаборанты бросили бесполезный огнетушитель и ломанулись за ним. Ломанулись в прямом смысле этого слова, следом за Кудеяром сквозь стеклянный барьер, кажется, здорово ослабленный его штурмом…

…И все вместе выкатились в сквозную зимнюю ночь, в дырявые промороженные развалины «Гипертеха». Позади них раздался громкий хлопок: это приказал долго жить кокон четвёртого измерения. Пространство и время очищали себя, входя в обычные рамки… Подскочили Буров с Капустиным и принялись гасить горевший комбинезон Кудеяра.

Майор Собакин высунулся в окно и, пошарив в необъятном кармане, пустил в небеса зелёную ракету. Её, как и самого Собакина, было отлично видно с крыши общественного сортира и из-за пределов периметра, где сразу пришла в движение армейская техника. Понемногу наступало утро двадцать седьмого января – дня освобождения города от блокады…

Четыре свадьбы и одни похороны

Марина не успела ещё понять и сообразить абсолютно ничего – начиная от того, с какой стати вместо ранней осени вдруг воцарилась зима, и кончая тем, откуда в лабораторном зале вдруг появился муж, которого она два часа назад самолично проводила на самолёт, причём муж изменившийся, поседевший, переживший что-то ужасное… Военная техника между тем обломала весь кайф Вене, жаждавшему прогуляться через периметр по воздуху, – могучие бронированные машины просто смели и американскую сетку, и наш бетонный забор. С самого первого танка, показавшегося в проломе, соскочил Лев Поликарпович Звягинцев, где-то по дороге благополучно потерявший свою инвалидскую трость. И бросился к дочери, почти не припадая на левую ногу:

– Маша! Мариночка!..

– Папа, – ахнула она, потому что папу минуту назад сбил отброшенный взрывом железный шкаф с оборудованием, и тем не менее вот он был живой и целый, приехавший почему-то на танке и не поймёшь, постаревший или помолодевший…

– Мне пора с вами прощаться, – проговорил Кратаранга. «Перстень силы» на пальце хайратского царевича тревожно пульсировал, предупреждая: времени осталось в обрез.

– Дедушке привет передавай, – сказал майор Собакин. – Тому, из музея.

Кратаранга покачал головой.

– В свой круг времени я уже не вернусь, – ответил он внешне спокойно. – Мне предстоит, как у вас принято выражаться, дорога в один конец. Всего на тридцать пять веков в прошлое, к диким кочевникам. Мой сын, рождённый в любви, скажет им Слово о справедливости и доброте. Через девять месяцев и четырнадцать дней на землю должен прийти человек, которого назовут Заратуштрой… Его отец останется в летописях под именем Поурушаспы из рода Спитама. – Кратаранга усмехнулся. – Ведь я же в изгнании, и моё имя должно остаться в Арктиде.

– Счастья тебе, – едва слышно пробормотала Фросенька. Она стояла в сторонке, не поднимая глаз.

Кратаранга вдруг повернулся к ней и протянул руку.

– Пойдёшь ли ты со мной, бесскверная дева, поселившаяся у меня в сердце?

– Товарищ командир, да как же это, – ахнула Фросенька, – товарищ полковник… Иван Степанович… как же так?

Тем не менее за руку Кратаранги она ухватилась своими двумя.

– Старшина Огонькова, – строго произнёс Кудеяр, – командирую вас в прошлое с товарищем Кратарангой… И смотрите там у меня!

Фросенька кинулась к Ивану, подпрыгнула, расцеловала. Кратаранга обнял её, Атахш прижалась к их ногам…

– Ну вот, теперь получается, что и Заратуштра из русских, – скорбно вздохнул Женя Гринберг. Виринея перевязывала ему голову. – А ещё говорят – повсюду евреи!

Перстень Кратаранги вспыхнул двойным огнём, по оплавленной бетонной стене у него за спиной побежали радужные змейки, заклубился туман… Атахш вскинула голову, оглянулась на Чейза и жалобно заскулила.