Вавилонская башня

Когда прозвенел звонок и студенты, уставшие от тягостной атмосферы аутодафе, облегченно вздохнули, Звягинцев встал около двери и скоро выделил в шумной толпе бледного взъерошенного парня, молча стремившегося на выход. «Это вы Головкин? — спросил Лев Поликарпович. Парень остановился, враждебно глядя на незнакомого преподавателя. — У меня сейчас здесь лекция, — представившись, продолжал профессор. — Сможете после нее подойти?..»

Спустя некоторое время уже в ЛЭТИ[11] Звягинцев проводил семинар по технической электронике. В тот раз он немножко схулиганил. Воспользовался своим безответственным положением подменяющего — и решил чуточку предвосхитить уровень подготовки доставшейся ему группы. А заодно проверить, не сыщется ли и тут какого таланта. Лев Поликарпович начертил на доске схему. Не самую простую, но и, по его понятиям, не самую сложную. И велел студентам вычислить коэффициент, определявший электрический ток в заданной точке.

Студенты срисовали и уткнулись в тетради. Большинство, конечно, просто делало вид, будто усердно корпит, но некоторые вправду пытались делать расчеты. По мнению Льва Поликарповича, им должно было хватить этого занятия до самого конца семинара. Однако уже минут через десять один из ребят, длинноволосый очкарик, неуверенно поднял руку. «Не посмотрите?..» Звягинцев, тогда еще отнюдь не хромой, подошел, заглянул в тетрадку… «Неправильно». Очкарик виновато улыбнулся, заложил за уши патлы и вновь согнулся над листом, перепроверяя свои рассуждения. Время шло… Больше попыток предъявить формулу коэффициента не сделал никто. «Эх вы!» — сказал профессор. Добавил пару фраз о великой будущности экономики, которая скоро получит таких вот молодых инженеров, и, взяв в руки мел, принялся выводить формулу сам. «Этим током можно пренебречь… и этим тоже… А здесь, видите, открывается транзистор…» Когда коэффициент приобрел законченный вид, Звягинцев в некотором удивлении посмотрел на доску, потом оглянулся… и встретил робкую улыбку очкарика. Парень оказался полностью прав. А он, старый зубр, забывший об электронике больше, чем эти ребята успеют узнать за все время учебы, оплошал, когда сам делал прикидки. В одном месте пропустил знак. «Фамилия?» — строго спросил Лев Поликарпович.

«Крайчик…»

Еще месяца через два профессора Звягинцева примерно тем и же судьбами занесло в ЛИАП[12]. Его здешний коллега, проводивший лабораторные работы опять-таки по электронике, имел у студентов прозвище Крокодил. Он мог, ведя пальцем по списку в журнале, вдруг с отвращением осведомиться: «Эт-то еще что?» — «Пятерка», — отвечал кто-нибудь из студентов, сидевший ближе других. «Откуда она тут?» — «Так вы же сами поставили…» — «Кто, я пятерку поставил? Быть такого не может!..»

Судьбе было угодно, чтобы Льву Поликарповичу пришлось замещать Крокодила в достаточно ответственный момент. Шла сдача курсовиков. Сперва Звягинцев просматривал студенческие работы не без некоторого интереса, потом заскучал и наконец начал испытывать раздражение. У него складывалось отчетливое убеждение, что все курсовые проекты были сделаны одной и той же рукой. У кого-то в группе оказался технически продвинутый папа. А возможно, и муж. Все без исключения схемы были любопытны, некоторые вполне остроумны… Одна беда — многие так называемые авторы смотрели в собственные проекты, точно козы в афишу. Особенно, как водится, прекрасный пол. Каждому студенту Звягинцев задавал какой-нибудь вопрос и, не слыша мгновенного ответа, отправлял размышлять. Почти самой последней к нему подошла темноволосая девушка, полноватая и не слишком красивая. Лев Поликарпович бегло перелистнул курсовик, заглянул в схему… «Зачем тут у вас триггер Шмитта на входе стоит? Я, например, не понимаю, — бросил он раздраженно. И добавил: — Идите разбирайтесь!»

Он не понял, почему она посмотрела на него так, будто он прилюдно унизил ее и всячески оскорбил, причем незаслуженно. Схватила свой курсовик и отошла… Звягинцев занялся со следующим студентом, но минуту спустя расслышал сдавленное всхлипывание, доносившееся из-за громадного лампового осциллографа. Он присмотрелся: несколько девушек, опасливо косясь в его сторону, утешали темноволосую. «Ну вот…» — недовольно подумал профессор, не ощущая, впрочем, никаких угрызений. Спецсредства вроде слез или там обмороков во время экзамена на него не действовали уже давно. Однако еще через минуту темноволосая решительно высморкалась и вернулась к его столу. В ее глазах пылала мрачная ярость подвижника, идущего на костер за идею.

«Триггер Шмитта стоит здесь как пороговый элемент с гистерезисом — от помех! А операционник с эр-це цепочкой в обратной связи — для частотной коррекции! А тиристор на выходе — для подачи мощности на исполнительный орган! А транзисторный каскад…»

Еще не дослушав, Лев Поликарпович понял, кто был создателем всех просмотренных им сегодня курсовиков. Он перевернул сшитые вместе листы и прочел: «Башкирцева Виринея».