Вавилон

В их сиянии оживали росписи на стенах и потолке, фантасмагории из жизни людей и животных: в угаре сладострастия, которым боги наделили живую природу, гигантское чудовище справляло оргии с нимфами; белые лебеди поили любовью крылатых драконов, тела неземных дев переплетались с атлетическими телами героев, а бессмертный Гильгамеш, властелин неприступного Урука, всемогущий, блистательный, исполненный мудрости Гильгамеш с неистовством ошалевшего быка припадал к родникам девственниц и жен. Сонмы непорочных дев томились в ожидании, сонмы осчастливленных любовью жен удалялись с песней на устах:

Кто прекраснее всех мужей?

Кто сильнее всех героев?

Гильгамеш — прекраснее всех мужей!

Гильгамеш — сильнее всех героев!

Каждому, кто переступал порог ападаны, хотелось сравняться силой и красотой с Гильгамешем, сравняться жаром сердца и буйством страстей.

Одержимые этим стремлением, вступили две тысячи жрецов Бабилу и две тысячи вельмож Города Городов под сень ападаны, где их ждало безбрежное море блаженства, милостью небесной Иштар, дочери Ану, готовое захлестнуть берега человеческих желаний.

Две тысячи жрецов Бабилу и две тысячи вельмож Города Городов уселись за пиршественные столы, убранные искусно сплетенными гирляндами из мирта и лотоса, уставленные золотыми сосудами и золотыми блюдами для еды и питья, ажурными вазами из серебра, полными лакомств: сезамовых лепешек, пряников. рассыпчатых печений с пряностями и фруктовой начинкой, фиников, фиг, миндаля и айвы, уставленные серебряными блюдами с паштетами, рыбой, устрицами, крабами, тетеревами, утками, сернами.

Меж столов стояли изукрашенные цветами чаны, откуда рабы без устали черпали ковшами вино, наливая его в драгоценные кубки гостей.

Первый тост был поднят во славу и честь царя царей, одержавшего победу над персом, во славу и честь его величества Валтасара.

Гости выпили божественный нектар под звуки лир и пленительное пение двух женских хоров по сто певиц в каждом. Не успели они осушить кубки, как из всех входов и выходов выпорхнули легконогие танцовщицы — одни похожие на белую повитель, другие — на ярких бабочек. Обольстительная гирлянда обнаженных тел под прозрачной кисеей растянулась в танце во всю ширь необъятной залы о тысяче колонн. Словно на крыльях, парили они над шелковистым покровом роз перед величественным Валтасаром и нежно касались его щекочущими щупальцами взглядов, прося благодати царской любви.

Валтасар сидел в кресле, таком же богатом, как и царский трон. Сидел среди своих гостей, облаченный в мантию, еще более роскошную, чем их шитые золотом и жемчугом одежды. Воздух благоухал мирром, алоэ и нардом, но еще более тонкий аромат исходил от умащенного благовониями тела самого властелина. Золотые диадемы, украшенные лентами и драгоценными камнями, искрились на головах у гостей, но всего больше золота и драгоценных камней сверкало в тиаре Валтасара.

Он богоподобен в своем великолепии, мужественной силе и молодости, но голова его поникла, взор затуманился печалью.

Звенят браслеты танцовщиц, глаза искрятся весельем, тела плавно колышутся, словно пламя светильников.

Но Валтасар ничего не слышит и не видит, он поглощен своими мрачными думами.

Желая рассеять его печаль, к нему наклонился наместник Борсиппы и спросил:

— Государь, отчего ты не веселишься вместе с нами? Сердца твоих слуг ликуют, один ты печален, наш царь! Подними чело свое и взгляни, сколько вокруг прелестниц, жаждущих утешить тебя.

— О! — Царь устало махнул рукой.

— Взгляни только, повелитель, как прекрасны они; сколько неги в них, — присоединился к борсиппскому наместнику сановник по торговым делам. — Выбери десяток самых красивых, а остальных раздай гостям. Ты царь, ты победил Кира, ты волен выбирать.

Валтасар выпрямился, и уголки его рта презрительно опустились.

— Ни одну из них не желаю я видеть, все перебывали у меня, велите бросить их в Евфрат.

— Оставь девушек на утеху гостям, государь, — вступился за царских наложниц один из советников. — Мы празднуем победу, пусть же этот день будет достоин воспоминаний.

— Пускай берут, мне они не нужны. Я…

Он поднял кубок, запрокинул голову и осушил его До дна.

Верховный военачальник Набусардар успел заметить, как в опорожненный кубок скатились две Царские слезы, тяжелые, словно капли драгоценного елея.

И хотя он ненавидел царя за унижение, доставленное ему царем у триумфальной арки, Набусардару вдруг захотелось его ободрить.

Наклонившись к царю, Набусардар — он сидел по левую руку от Валтасара — участливо, как в былые времена, спросил:

— Что терзает твою душу, владыка Вавилона?

Царь взглянул на него, словно очнувшись от сна. Прежде чем ответить, он жестом приказал музыкантам умолкнуть, хористок услал из пиршественной залы, а танцовщицам, живым, летучим и радужным огонькам ападаны, велел возлечь на устланные шелками и розами золотые ложа средь колонн и услаждать любовью князей и вельмож.

И пиршество продолжалось, и никогда еще так не пировали в ападане, чтоб вино рекою лилось.

Затем он обратился к Набусардару: