— Дьявол! — задыхался Набусардар. — Даю голову на отсечение, что на его черной совести падение Мидийской стены. Я давно подозревал, что он продался персам. Однако ты прав — война еще не окончена.
Да, война еще была не окончена. Ее демоны ненадолго притихли лишь на подступах к Вавилону, а на подступах к Борсиппе полыхало яростное сражение.
Убедившись, что силы Кира так невелики, командующий Исма-Эль решил предпринять вылазку. Атака следовала за атакой, и после каждой из них на поле брани оставались груды трупов. Солдаты обеих сторон возводили из тел павших товарищей укрытия, прячась за которыми вели стрельбу. Но через некоторое время Гобрию все же пришлось ретироваться к Большому каналу, и до персидских отрядов, штурмовавших подступы к Вавилону, дошел слух, что их соратники обречены.
Тогда Кир лично возглавил войско, стоявшее с восточной стороны города, а Гобрия послал к Борсиппе.
Чтобы попасть к западным стенам города, нужно было переправиться через Евфрат. С этой целью в верховьях реки, выше города, персы поставили пятнадцать судов. Это были суда, на которых финикийские купцы везли Валтасару кипрских красавиц. Суда охранял отряд конницы и отряд пращников. По приказу Исма-Эля халдейские солдаты днем и ночью метали в них увесистые камни из онагр и горящие стрелы из катапульт и баллист. С риском для жизни персы ведрами поливали зыбкие суденышки, но предотвратить беды не смогли. В вихре пламени вспыхнули три корабля. Языки огня жадно облизывали их, трещали бревна, доски, смола.
Гобрий переправлялся по ним на другой берег. Он едва спасся, вовремя спрыгнув с коня, который застрял меж бревнами.
Сперва он колотил его каблуками по брюху, крича:
— Но! Но! Пошел!
Но конь проваливался все глубже. Тогда Гобрий выпрыгнул из седла и вскочил на другую лошадь.
— Да нашлет на них Ариман чуму! Да отсечет им Ассур руки и ноги! — бранился он, погоняя жеребца.
Багровый от ярости, примчался Гобрий на поле боя под Борсиппой и тут же повел за собой оттесненное халдеями войско. Разыгралась нещадная сеча. Она длилась несколько, часов. Обе стороны совершенно выбились из сил. Захватив пленных, Исма-Эль укрылся за стенами города.
Несмотря на то что после этого побоища грохот войны на несколько дней умолк, именно тогда произошло роковое для Вавилона событие: сами того не ведая, халдеи вместе с пленными наемниками впустили в свой город горстку персидских лазутчиков во главе с Элосом, переодевшимся солдатом Набусардара.
Два трофея лежали перед великим Киром. Склонив голову, потемневшим взглядом смотрел он на них. Тяжелы были его думы, душа ныла. Не так-то легко оказалось взять Вавилон. Все атаки персов разбились о мощь армии Набусардара. Кир скорбел о неисчислимых жертвах и в душе называл себя преступным расточителем, легкомысленно бросившим свое войско в пасть смерти. Горестный получался итог, если сравнить потери и добычу.
Добыча незначительна.
Во-первых, бездыханное тело Эль-Халима, за него скрепя сердце пришлось возвысить тщеславного мерзавца Сан-Урри.
Во-вторых, каменная плита с надписью царя Сарданапала; ассирийцы сорвали ее со стены Имгур-Бел и.с величайшей гордостью сложили к стопам повелителя мира, царя народов.
Сколько пролито человеческой крови, сколько ран, сколько страданий, а в награду — столь ничтожная добыча…
— Оставь! — Он махнул рукой и поднял взгляд на покрытого грязью и нечистотами ассирийца, который, скрываясь от халдеев, прополз с плитой Сарданапала по дну сточной канавы.
— Она относится к тому времени, царь царей и повелитель мира, — сказал ассириец, — когда Вавилоном правили ассирийские цари. Обрати свой взор к этой надписи и прочти ее.
— Оставь! — снова махнул рукой Кир, но, подумав, что не годится пренебрегать добычей, составляющей гордость его воинов, пробежал надпись глазами.
Ассирийский правитель бахвалился в таких выражениях:
«Мардуку, властелину всякой твари в царстве игиги и анунаки, создателю небес и тверди земной, зиждителю судеб, обитателю Эсагилы, владыке Бабилу, вседержителю, во славу и хвалу воздвиг я стену Имгур-Бел. Я — Сарданапал, великий царь, могущественный царь, царь всевластный, царь страны Ассур, царь четырех стран света, сын Асаргаддона, великого царя, могущественного царя, царя всевластного, царя страны Ассур, владыки Вавилона, царя Шумера и Аккада, внука Синахерибба. великого царя, могущественного царя, всевластного царя, царя страны Ассур…»
— А-а! — в третий раз махнул рукою Кир.
— Когда-то наши цари были великими, — приосанился ассирийский воин, — великим и славным было наше прошлое. Могущественный Вавилон и тот склонил перед нами главу, а покорить Вавилон — не легко.
Глаза персидского властелина налились кровью.
— Да… — не сразу ответил он.
— Что прикажешь делать с плитой, повелитель мира? Не прикажешь ли укрепить ее над входом в твой шатер, чтоб распалить халдеев?
— Нет! — отрезал Кир. — Унесите ее в свой лагерь, пусть эти слова распаляют души ассирийцев, пусть напоминают вам о том, что ваши предки покорили Вечный Город. Пусть при виде этой плиты оживет в вас воинственный дух предков!